Одна женщина разрывается от рыданий. Она старая, едва ходит, худая. Кажется, что ее может сдуть ветром. Действительно, может. На лице у нее белые чешуйки. Я вспомнила упорство покойной в намерении вылечить псориаз и задалась вопросом, обращает ли кто-нибудь вообще внимание на этот кожный дефект, знает ли эта заплаканная согбенная женщина, что ее лицо покрыто белыми пятнами? Я смотрю на нее: она дрожит. Не от холода – от скорби, от глубокой скорби. Старческими руками, похожими на когти большой птицы, с крупными суставами, с неровно подстриженными ногтями, она утирает слезы. Поправляет шапку, может быть, скорее, чтобы заглушить боль, чем потому что шапка криво сидит или падает на глаза. Мне было неприятно стоять рядом с ней, как будо я предаю любовь, верность, дружбу. Она рыдает, я наблюдаю за заплаканными людьми и думаю о том, как мне хочется поскорее войти в теплое помещение, спрятаться.
Священник поет о том, как подруга теперь в месте, где нет болезни и скорби… О том, как мертвые воскреснут, как Иисус пожертвовал собой за всех нас. В обратном порядке. Неправильно выговаривает ее имя. С упоминанием имени перед моими глазами вновь появляется картина: она лежит в мрачной бетонной коробке, а ее волосы колышутся на сквозняке. Сквозняк, сквозняк, сквозняк… Я останавливаюсь на слове и печалюсь не оттого, что она умерла, но оттого, что она на сквозняке. Что не может скрыться, что понапрасну колышутся ее волосы, что никто не видит ее, красивую и нежную. Что она останется здесь, что никто больше не увидит ее. Ее, самую красивую девушку, чьи волосы я расчесывала в детстве. Она, ее облик, ее мысли, ее любовь, наполнение ее тела – теперь мертвы, все исчезнет, а этот монитор, эти полки, эти белые коробки будут жить здесь. Может быть, и Дино будет сидеть на том же месте, куда опустился, неслышно отойдя от ног директора. Я посмотрела на него. Он не спускал с меня взгляда. Я решила не отводить глаз. Кто выдержит дольше? Я впилась взглядом в его спокойные зрачки, такие крупные, что белков не было видно. Старалась не мигать. Я пыталась войти в его глаза, слиться с его взглядом. Но чем больше я погружалась, тем сильнее испытывала страх. Мне грозит встреча с чем-то страшным, жестоким, злым, – знала я и все-таки проникала внутрь. Темная вода без дна, необозримая глубина океана, на дне которого нет жизни, нет ничего, только пепел. Мне было страшно, но я шла дальше. Глубже дна. В один миг оно стало непрозрачным и густым, будто я погружалась в желатин. Я скользила с пригнутой головой. Меня влекла магнетическая сила, так что мне не приходилось пользоваться своей энергией. Я проваливалась, двигаясь быстрее, чем мне было бы приятно. Сделалось тесно и холодно, желатин стал лепиться к моей одежде, и она расходилась по швам, исчезая в темной липкой массе. Я осталась нагишом. Тогда желатин стал снимать с меня слои кожи. Я с усилием обернулась и увидела, как распадаюсь, сливаясь с массой. Позади меня оставались мои кровеносные сосуды, мелкие волоски с кожи, кровь разливалась и проникала в строение глубокого, словно океан, густого пространства бездны. Я остановилась, открыла глаза и увидела себя. Передо мной стояла я. Страх сделался невыносимо сильным. «Я» шевельнуло рукой, чтобы дотронуться до меня. Я увернулась, зная, что оно потянет меня за собой и мне будет не вернуться. Тогда в пространство ворвался громкий звук, и все исчезло, лишь падал пепел. Заслышался приглушенный шум мотора. Я открыла глаза. Дино был на своем месте, не сдвинувшись ни на миллиметр. Его взгляд по-прежнему был прикован ко мне. Мотор гудел. То громче, то тише, и снова то громче, то тише, словно приближаясь и отдаляясь с определенной частотой. Я выпрямилась и посмотрела в направлении, из которого доносился звук. В десятке сантиметров от потолка летал небольшой дрон. Он приближался и удалялся, описывая в воздухе восьмерки.
Слежка, – подумалось мне. Проверяют, не стану ли я снова ходить по запретным комнатам. Я сидела, глубоко погрузившись в кресло, пес, замерев, безмолвствовал на отведенном для него месте, а дрон пролетал над моей головой. Минуты, десятки минут – летал, летал, летал с тихим жужжанием, мягко рассекая воздух библиотеки. Это задавало ритм и вносило особый покой в атмосферу. Я вспомнила свой любимый шум мусоровоза. Приятный звук возвращал меня в сон. На одном из кругов над ложными книгами дрон остановился над моей головой. Донесся высокий звук, и Дино с коротким вздохом упал наземь. В него выстрелили из дрона.
Я задержала дыхание. Что произошло? Неужели это конец? Теперь и в меня будут стрелять? Обливаясь потом, я не дышала – не могла или забыла, как это делается… Дрон по-прежнему висел надо мной. Слышался тихий звук пропеллера – безмятежный, успокаивающий. Дрон парил на месте неизъяснимо долго. Я ждала… Слезы катились у меня по щекам, я не дышала, глядя перед собой. Маленькая лужица крови растекалась у лба мертвой собаки. Это было единственным доказательством, что Дино когда-то был жив. Я смотрела, как ширится лужица…