Хранитель детских и собачьих душ

Едва Бекки выскользнула из детской, малыш расплакался: он не мог понять, почему его все время оставляют одного. Но слезы иссякли так же быстро, как и полились, – Патрик увидел осу, влетевшую в полураспахнутое окно. Оса приземлилась на прут кроватки и принялась исследовать его внимательными прикосновениями усиков. Патрик предпринял попытку достать ее, но не дотянулся и возмущенно завопил. Оса взлетела и, привлеченная запахом мертвечины, села на щеку мистера Лаки, чья фигура в лучах заходящего солнца казалась вешалкой, на которую впопыхах накидали всякой рвани – шляпа набекрень, топорщащийся пиджак, украшенный гирляндами речных трав, расползающиеся штаны. Оса заинтересованно поползла к ноздре, размышляя, как бы поудобнее разместиться в этом гнезде. Зомби проворно схватил ее пальцами и отправил в рот – полосатая жужжалка раздражала его, к тому же он обязан охранять маленького человечка. Оса не растерялась. Побродив немного в темноте, она выбралась наружу через дырку в черепе Вернона, ту самую, что когда-то, двадцать лет назад, пробила мотыга Соломона, подкравшегося сзади, пока Вернон отбивался кнутом от ватаги негров, наседавших с кольями в руках.

Патрик испустил торжествующий вопль и рассмеялся – происходящее показалось ему забавным. Правда, от незнакомого дяди плохо пахло, но какие смешные штуки он вытворял! Вернон вторично поймал осу и раздавил пальцами, протянув малышу осиную голову на ладони, все еще подергивающую усиками. При этом у него отвалился ноготь и упал на простыню. Патрик благодушно замурлыкал и взял осу в рот, покатал языком и проглотил, а затем, заприметив ноготь, начал с ним играть.

Зомби рассматривал малыша, и какие-то смутные обрывки воспоминаний, словно клочья тумана, мелькали у него в глазах. Оглядевшись, Вернон взял со стола бутылочку с молоком и сунул ребенку. Патрик бросил ноготь и с удовольствием присосался к бутылке: он ел давно и успел проголодаться. Конечно, лучше бы Бекки подогрела немного жидкой тыквенной каши, но и молоко сгодится.

Вернон услышал шаги и тихо встал за дверью, готовый защищать малыша от кого бы то ни было. Шаги приближались – дробное цоканье, как если бы торопливо шла женщина, и вот на пороге появился… петух. Тот самый худосочный «чемпион», которого не так давно один чернокожий прощелыга расхваливал другому. Хитрая бестия умудрилась каким-то образом удрать от хозяина, выбралась на волю и с собачьим любопытством принялась изучать окрестности. Длинная шея казалась игрушечной, желтый глаз презрительно мигнул, узрев ребенка (а Патрик замер с открытым ртом, не решаясь зареветь; он еще не понял – следует ли испугаться или нет; на всякий случай всхлипнул). Петух важно прошел в комнату и вспрыгнул на стул, а оттуда – на стол, ища, чем бы поживиться. Вернон соображал очень туго – ведь от его мозгов мало что сохранилось за двадцать лет пребывания в земле, но все же догадался, что петух не оса – проглотить его будет труднее. Он бросился на петуха, растопырив пальцы, но птица оказалась куда проворнее и с клекотом унеслась прочь. Явно уступая петуху в быстроте, зомби, тем не менее, был гораздо терпеливее. Он прыгал на петуха всем телом, падал на пол, подымался и вновь прыгал. После многих неудачных попыток ему удалось схватить петуха за голенастую ногу и свернуть отчаянно сопротивлявшемуся крикуну шею. Теперь Патрик получил во владение новую игрушку – петушиную голову. Вернон таким образом приобрел маленького друга, восхищенного ловкостью и силой большого дяди, столь щедрого на подарки. Пока Патрик играл, Вернон, испытывая смутное нетерпение, прошелся по комнате взад-вперед и схватил с пола окровавленную птичью тушку, стал рвать ее зубами, не насыщаясь, но чувствуя, однако, теплую жидкость, стекающую по его горлу и щекам. Малыш, совсем расшалившись, потребовал перьев – Вернон протянул ему петушиный хвост.

* * *

– Ничтожный, жалкий трус! – гремела Мамаша Блэквилл, как органная труба, и топот ее каблуков разносился по всему дому, так что другие постояльцы, вместо того чтобы готовиться ко сну, вынуждены были выслушивать это безобразие.

– Мой сын – трусливый ребенок! Да на вашем месте, сэр, я бы убила этого наглого выскочку, я бы втоптала его в грязь, из которой он выполз, я бы разбила всю рожу этому прощелыге, этому мерзавцу, опутавшему вашу дочь паутиной лести и лжи! Где были ваши глаза! Что же ваша честь, фамильная честь Блэквиллов, смолчала? Мало того, что вы согласились пойти к нему в гости, так еще и пригласили этого мерзавца в наш дом! Стыдитесь, сын! Неужели виски так разбавило вашу кровь, что в ней не осталось ни капли мужества? Ах, Боже мой, отчего я не мужчина! Генри, мой бедный покойный муж, будь он жив, не стерпел бы этакой обиды! Отдать родную дочь за мошенника, рвань, мелкую сволочь с улицы! Пустить по ветру честь, а затем и все состояние семьи!

– Оставьте, мама, ваши причитания, – мрачно возразил Эдгар. – Я люблю дочь и желаю ей счастья. Раз уж так случилось – ничего не попишешь, – видно, скоро у Патрика появится племянник.