Хранитель пчел из Алеппо

– Все, что вы сказали, – проговорил тот.

– Пойдемте. Он уже ждет и будет не слишком рад опозданию.

Я хотел спросить, с кем они встречались, но мужчина положил телефон с блокнотом в рюкзак и посмотрел мне в глаза, на этот раз спокойно.

– Рад познакомиться, – сказал он. – Желаю вам светлого дня.

Не успел я ответить, как троица удалилась в направлении метро.

Когда Афра вышла из Центра Надежды, от нее пахло мылом, лицо сияло от крема, а на голове был новый платок. Я тут же понял, как сильно от меня воняет.

– Афра, – сказал я, когда мы возвращались в парк, – от меня несет.

– Да, – согласилась она, сдерживая улыбку.

– Мне нужно принять душ.

– Определенно.

– Все так плохо?

– Очень.

– Ты могла бы соврать!

Я понюхал подмышки, удивляясь, как успел привыкнуть к этому запаху.

– От меня несет улицей, – сказал я.

– От тебя несет помоями, – поправила она.

Я подался вперед, желая поцеловать Афру, но она поморщилась и со смехом оттолкнула меня. В этот момент мы снова стали прежними людьми.

Когда мы шли в парк, минуя тенистые деревья, я ощутил слабость в ногах, во рту пересохло от волнения: я вспомнил все, что происходило в этом месте.

– Я еще не видел неба шире! – сказал парнишка сидевшей рядом девочке.

Они оба посмотрели наверх, и я вместе с ними. В тот день не было облаков и ветра, ярко светило солнце и все кругом сияло зеленью и желтизной в предвкушении предстоящих летних месяцев. Сквозь высокие кроны виднелось ярко-синее небо, совсем как в пустыне, и для этого паренька оно хранило в себе надежду.

– Ночью будет много звезд, – сказал он девочке. – Мы сможем загадать кучу желаний.

И словно маленький мальчик, я тоже загадал желание, глядя на это голубое небо. Я загадал, чтобы мы добрались до Англии. Посмотрел наверх и позволил желанию заполнить все мои мысли. Я представил себе черных пчел и ульи. Подумал о письме Мустафы. Вспомнил свой ответ. Я найду способ.

Мы прошли к нашему одеялу. Сверчки стрекотали громче. Близнецы еще не вернулись: их одеяло осталось на месте, под завалившимся набок зонтом стояли новенькие кроссовки.

С наступлением ночи явилась Анжелика, укутанная в одеяло, и села у дерева рядом с Афрой. Женщина пощипывала раны на руках, крошечные отметины уже заживали. Она распахнулась, чтобы замотаться еще сильнее, и я заметил, что из грудей перестало течь молоко; на белом топе остались лишь высохшие пятна. Анжелика поведала мне об Афинах – истории древней цивилизации. Она сказала, как видела команду молодых студентов-археологов, искавших сокровища у станции Монастираки, потом поделилась легендой о мире, спрятанном под церквями. Затихнув, она достала из сумки детскую присыпку и нанесла на руки и лицо, потом глотнула воды, глядя на играющих детей, и сложила руки на коленях.

Запах талька и ежедневные ритуалы Анжелики стали мне привычными. В ее присутствии Афра менялась. Она выпрямляла спину и слушала, хотя не понимала всего, что та говорила. Зачастую Анжелика клала ладонь на руку Афры или чуть подталкивала ее, проверяя, слушает ли та.

– Ты так и не скажешь, откуда ты? – спросил я, когда Афра уснула.

– Из Сомали, как ты, наверное, догадался.

– Почему ты раньше не хотела говорить?

Она размотала на голове платок, поправила его и снова завязала.

– Мне не нравится об этом говорить, это ранить мое сердце.

Я замолчал. Может, Анжелика не хотела говорить со мной, потому что я мужчина – вдруг именно мужчина причинил ей вред. Не имело смысла давить на нее. Возможно, поймав мой настрой, она расслабилась.

– Еды было совсем мало, – сказала она. – Сильный голод. Мне пришлось уехать, и я направилась в Кению. Тогда я была беременна и не хотела, чтобы ребенок родился там же и страдал, как я. – Анжелика замолчала, я тоже ничего не говорил. – В Кении я попадать в большой лагерь, который называется Дадааб, но поговаривали, что лагерь закроют. Похоже, что солдаты «Аш-Шабаба» из Сомали использовали его для контрабанды оружия. Людей было слишком много. От нас хотят избавиться, бросить. Я уехала и проделала долгий путь досюда.

Она замолчала и принялась рыться в сумке. Наконец Анжелика достала небольшой мешочек.

– В Афинах у меня отняли малышку. Здесь прядь ее волос. Однажды ночью, когда я спала в этом парке, кто-то забрал ее из моих рук. Я знаю, мне подсыпать снотворное в воду, отравить, чтобы я не проснулась, потому что обычно я просыпаться от малейшего ее движения или звука. Как они забрать ее без моего ведома? Они отравить меня, я знаю.

Голос Анжелики надломился, и я больше не задавал вопросов, зная, что сейчас воспоминания о Сомали и малышке заполнили ее мысли и чувства, так же как меня затопили мысли о жаркой Сирийской пустыне. Ярко горел огонь, в его свете лицо Анжелики было прекрасным, словно вылепленным из света, но из-за талька кожа побледнела.