Хранитель пчел из Алеппо

Когда я собрался уезжать, Афра лежала на кровати, прижав к груди ключ от комнаты. Я поцеловал ее в лоб и сказал, чтобы она берегла себя, но тут она вручила ключ мне.

– Почему ты отдаешь его? – спросил я.

– Запри меня на замок, – сказала она.

– Почему не закрыться изнутри? Так ты сможешь выйти, если потребуется.

Но Афра покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты запер меня.

– Я знаю, эти парни не внушают доверия, – проговорил я, – но вряд ли они тебе что-то сделают.

– Прошу тебя, – сказала Афра, – мне не нужен ключ. Хочу, чтобы он был у тебя. Хочу знать, что он у тебя.

– Уверена? – спросил я.

– Да. Точно.

Я не очень понял ее логику, но согласился. Положил ключ в задний карман и всю ночь проверял его. Ключ напоминал мне об Афре, о том, что она сидит в той затхлой комнате одна и ждет меня. Он напоминал о кирпичных стенах и вентиляции, о мужчинах в гостиной. Ключ придавал решимости двигаться вперед, особенно долгими утренними часами, до восхода солнца, когда я накатывал мили по незнакомым улицам, оставляя на горизонте тени далеких деревень и городов. До сих пор я размышляю: может, она дала ключ, чтобы я помнил о ней и не уехал, не оставил ее там навечно?

Ночь была ясной, небо наполнилось звездами. Первую посылку я вез к порту Пирей, неподалеку от места, где мы сошли с парома из Лероса. Спутниковая навигация повела меня прочь от главной дороги к второстепенной улице, где выстроились аккуратные дома. Под оливковым деревом меня уже ждал мужчина, покуривая сигарету. Я вылез из машины, открыл дверцы белого фургона и отдал ему коробку. Он велел мне подождать и зашел в многоквартирный дом, пробыл там минут десять и вернулся, на этот раз с белым пакетом, еще одной посылкой. Мужчина предупредил, чтобы я ничего не трогал и не открывал. Мистер Фотакис узнает, если что-то пропадет.

В пять утра я направился к центру Афин, солнце поднималось над морем, на островах виднелись сизые горы. Я открыл окно, слушая шепот ветра и воды, но вскоре свернул от сверкающей береговой линии в город, с его граффити, высокими домами и темной цепью гор.

Когда я вернулся в квартиру проводника, все спали. Из хозяйской спальни доносился храп, двое мужчин уснули, раскинувшись на диване. Я открыл ключом дверь и вошел в спальню. Афра сидела на кровати и ждала меня.

– Ты совсем не спала? – спросил я.

– Нет.

Она обхватила свои колени. Я сел на кровать рядом с ней.

– Теперь я здесь, – сказал я. – Давай приляжем?

Жена легла, и мне передалась ее дрожь, хотя в комнате было жарко и влажно. Я даже не стал раздеваться. Вытянулся рядом с женой, положив ладонь ей на грудь, слушая сердцебиение. Так я и уснул.

Мы оба проспали до обеда. Я несколько раз просыпался от грохота тарелок и столовых приборов в кухне, но снова отключался. Мне не хотелось просыпаться в этом мире: сны были лучше реальности, – и, думаю, Афра чувствовала то же самое, потому что без меня не встала.

В следующую ночь все повторилось, правда одну из посылок забрал мужчина на лодке, уплывший в темное море к островам.

Проходили дни. Днем я спал рядом с Афрой, за окном была та же кирпичная стена и звуки вентиляции, а ночью я разъезжал по Афинам и окраинам, доставляя посылки подозрительным людям.

Пролетели три недели, которые мы прожили подобным образом. Намного больше, чем обещал мистер Фотакис. Он сказал, что решает вопрос с паспортами и билетами на самолет. Бывали времена, когда я не верил ему, считал, что однажды Фотакис бросит нас и мы застрянем в Афинах навсегда, вернемся на Марсово поле, в этот ад.

Как-то он постучал в нашу спальню после обеда. Я дремал рядом с Афрой. Когда я встал и вышел в гостиную, мистер Фотакис передал мне пластиковый пакет. Внутри лежала краска для обесцвечивания волос, ножницы, заколки и хорошая пена для бритья.

– Хочу, чтобы вы подготовились для фото на паспорт, – заявил мистер Фотакис.

В спальне я снял с головы Афры хиджаб, распуская черные волосы, и, следуя инструкциям на упаковке, разделил их на пряди, покрывая дурно пахнущей субстанцией. Мы оставили краску на сорок пять минут, потом пошли в ванную и смыли над раковиной. Я дал Афре полотенце и подождал ее в гостиной. Мистер Фотакис заварил нам чая со свежей мятой: на подоконниках у него стояли горшки с травами, буйно растущими при такой влажности. Мы сели, попивая чай из стаканов.

Афра вышла из ванной совсем другой женщиной. Благодаря светлым волосам она выглядела выше, скулы смягчились, а смуглая кожа почему-то побледнела, напоминая пепел или снег. Серые глаза набрали глубины, они сияли.

– Мята? – спросила Афра, садясь рядом и водя носом.

Мистер Фотакис вложил ей в руку стакан. Он не мог отвести глаз от моей жены.

– Ты выглядишь иначе! – засмеялся Фотакис. – Удивительно, что одна деталь так может изменить человека!

За его тоном скрывалось нечто другое, тревожившее меня с самого начала. В голосе слышались похоть и зависть, практически незаметные.