Хранитель времени

— Нету в нем пружины, нету, — вздыхал отец. — Конкретно: к повышению жизни не стремится, вот в чем проблема. Так и будет всю жизнь по стройке бегать. Людка радуется, что его на работе хвалят, а что с тех похвал? С них шубы не сошьешь…

Люда тихонько смеялась и шептала мужу:

— Не огорчайся, Андрюша, это они просто так. Самое главное, что мы любим друг друга…

Когда он шел с работы домой и видел в окне их комнаты свет, он уже не шел, а бежал, задыхаясь от радости. Никто не был ему так близок и дорог, как эта маленькая тихая женщина, ее голос, ее легкие руки в золотых веснушках…

— Ты потому, наверное, такой ласковый, что сиротой вырос, — говорила она ему удивленно. — Не знал в детстве материнского тепла. А теперь у тебя все есть, Андрюшенька…

И у него действительно было все: любовь, тепло, забота. А когда появился на свет Гулька, прибавилась и отцовская гордость.

Теперь они мечтали о дочке.

Но Гулька рос. Гулька уже пошел в первый класс, а дочки у них все не было. Это оказалось единственной их печалью. И наконец настал день, когда Андрей Петрович, испуганный и счастливый, отвез жену в родильный дом.

В тот день он видел ее последний раз.

Люда умерла от родов. Гульке тогда было девять лет.

После похорон жены Андрей Петрович пришел в родильный дом, чтобы взять оттуда своего ребенка. Я читала письмо, где он рассказывал об этом, и вдруг явственно увидела многолюдную улицу, тяжелую дверь с матовым больничным стеклом и одинокого человека, который выходит из вестибюля на улицу, держа туго спеленутое одеяльце, откуда глядит красное, насупленное личико его дочери, родившейся на свет сиротой. Вокруг звучат веселые восклицания, молодых матерей встречают с цветами мужья, суетятся счастливые бабушки и дедушки… Он идет один, окаменев от горя, с безжизненным, как у слепого, лицом, и несет ребенка в свой опустевший дом.

Ему казалось, что он несет вместе с дочерью ее судьбу, за которую отвечает он один. И за Гульку, что ждет их в доме, тоже отвечает он один. Для родителей Люды он сейчас лишь постылый жилец, отрезанный ломоть. Еще никогда он не испытывал такого безмерного одиночества.

Он уже входил в подъезд, когда его окликнули.

Со скамейки поднялась соседка, толстая женщина в зеленой вязаной кофте. Он не знал, как ее зовут, да и вообще никого в доме не знал, хотя со всеми здоровался, а иногда по близорукости несколько раз в день, что всегда смешило Люду. Но эту соседку из-за ее толщины и громкого голоса он узнавал сразу. Сейчас она шла прямо к нему, толкая впереди себя детскую коляску.

— Вот мы какие красивые! — сказала она, наклонившись над сморщенным личиком его дочки. — Вот мы какие миленькие! — приговаривала она, а Андрей Петрович удивленно смотрел на коляску, где лежало такое же крошечное существо, как его дочь. — Я вас все во дворе дожидалась, боялась пропустить, — озабоченно сказала женщина. — Как управитесь у себя, так ко мне приносите, я ее покормлю.

— К вам? — растерянно переспросил Андрей Петрович.

— Да ты не боись! — сказала женщина, неожиданно переходя на «ты». — У меня на обоих хватит, слава богу… Если купать или еще что, я и помочь могу. Одному — это же хуже всего…

Странное чувство охватило Андрея Петровича — не удивление, даже не признательность, а смутное ощущение твердости, будто в горестной зыбкости его разрушенного мира проступила нежданная опора, простая и реальная, как протянутая рука. А женщина уже уходила, большая и теплая, словно печка, и он смотрел ей вслед, виновато думая, что даже не знает, как ее зовут.

С той поры, уходя на работу, Андрей Петрович заносил маленькую Олю к соседке и вечером забирал ее, накормленную и спящую, домой. Купал он ее сам, как когда-то Гульку, а теперь уже Гулька, деловито сопя, ему помогал.

Однажды в его комнату вошел Людин отец. Вошел, как всегда, без стука и остановился в дверях.

— Я насчет книжки… — сказал он, смотря поверх головы зятя.

— Пожалуйста, берите любую… — Андрей Петрович удивился: тесть никогда не проявлял особого интереса к литературе. — Может быть, хотите журнал? Вот «Новый мир», последний номер…

— Какой еще журнал? — раздраженно сказал тесть. — Я про сберкнижку говорю. Дочкину.

Андрей Петрович, растерявшись, молчал. Они с Людой откладывали деньги, чтобы купить мебель для новой квартиры, которую ему обещали на работе; сберкнижку открыли на Людино имя.

— Это были наши общие деньги, — сказал он тихо. — Кроме того… Ведь есть Гулька и Оля…

— А у Люды есть брат, — отрезал тесть. — Несовершеннолетний. Так что имейте в виду. Третью часть, и чтоб без неприятностей. Понятно?

Тесть ушел, а Андрей Петрович долго сидел, смотря в одну точку.