Хранитель времени

Он стоял прямой как свеча, в темной шляпе, в темном, хорошо отглаженном костюме. Я сразу узнала его квадратные плечи, смуглое, изрезанное морщинами лицо. Он казался неподвижным, прохожие обтекали его, точно камень.

Это был Эджисто.

На его груди висела большая, старательно начищенная металлическая табличка. На ней было написано по-английски: «Этот человек слеп. Он работал гидом у доктора Питера Доверса. Помогите ему».

ЮЖНЫЙ КРЕСТ

Вдоль дороги зеленели холмы, на склонах стояли овцы, неподвижные, как памятники. Потом я увидела эвкалиптовый лес, а за ним озеро. Оно сияло, точно высеченное из синего стекла, и почти звенело под солнцем. Шум и сутолока большого города внезапно отхлынули с первым появлением воды и трав; это была Австралия зеленых холмов и просторов, какой она представлялась мне с детства.

— Нэнси, наверное, уже нас ждет, — сказал Берт, и я промолчала.

Я не могла представить себе, где нас может ждать Нэнси и как мы найдем друг друга. Навстречу выносились лишь проворные ручьи, шуршащие между камнями, да изредка дорогу перебегал любопытный опоссум. Ни домика, ни перекрестка, — только накатанная лента дороги, небо, холмы и лес.

Но Нэнси нас действительно ждала.

Она стояла, нахохлившись, как озябшая птица, возле маленькой своей машины под гигантским деревом. Воздетые к небу ветви делали дерево похожим на кающегося грешника. Нэнси в короткой куртке и платочке, завязанном у подбородка, стояла, прислонившись к широкому стволу, и, судя по тому, как посинел от ветра ее остренький носик, ждала нас уже давно.

Он был холодным, этот весенний австралийский ветер, и кругом была весна, неяркая, с медленно раскрывающимися прохладными листьями — удивительная после золотого осеннего листопада, который я оставила в Москве. У самой дороги лежали вповалку, как уснувшие путники, сваленные ураганом деревья.

— Как поживаете? — сказала Нэнси бодро и потерла озябшие локти. — Пересаживайтесь ко мне.

Берт, в машине которого я сидела, как-то странно на меня покосился.

— Пожалуйста! — сказал он. — Я только думал… — Он улыбнулся, открывая дверцу, и я выскочила.

Нэнси включила скорость, и машина тронулась.

Накануне вечером я была в доме у Нэнси. Меня привез туда тот же Берт, добрый гигант с улыбкой школьника. Нэнси встретила меня, как старого друга после долгой разлуки, хотя мы виделись впервые в жизни. Она провела нас в большую столовую; там горел камин, и в теплой комнате было приятно сесть за накрытый к ужину стол.

Мы выпили виски, и Нэнси куда-то ушла. Появился ее муж, высокий, седой человек с худым обветренным лицом. Оказалось, что он изобретатель, занимающийся усовершенствованием автомобильных двигателей. Он сказал, что не может с нами ужинать, потому что у него болят зубы, весело улыбнулся и исчез.

В передней поминутно раздавались звонки — это входили гости. Одни шли в кабинет хозяина, где тоже ярко горел камин; другие садились с нами за стол.

— Сейчас я поищу, нет ли в кухне ростбифа, — сказал Берт.

Через секунду он вернулся, неся в руках блюдо. Когда он начал раскладывать ростбиф на тарелки, вернулась и Нэнси. Глаза Нэнси блестели, она была в дивном настроении и показалась мне очень молодой. В руках ее была салатница.

— Вот и ростбиф! — удивилась она и уронила салатницу на пол. Твердые, блестящие листья салата разлетелись по всему ковру. — Ничего! — сказала хозяйка безмятежно. — Это даже красиво — зеленые листья на сером фоне. Как у Сезанна…

Появлялись все новые гости.

Дамы проходили в кухню, оттуда потянуло запахом лукового соуса и шампиньонов. Кто-то принес и распаковывал укутанный в салфетки горячий пудинг. В передней звякали бутылки: это мужчины открывали пиво.

Гости с увлечением хозяйничали, и только прелестная наша хозяйка сидела за столом беззаботно и невозмутимо, как всем милая гостья.

— У нас есть яблочный пай, как славно! — воскликнула она, обрадовавшись своему открытию.

Она взяла тарелку с кусочком пая, приветливо протянула ее Берту и тут же выпустила из рук.

Теперь я поняла, наконец, почему это происходило.

Взяв в руки какой-нибудь предмет, Нэнси не роняла его — о нет! — у нее просто не хватало терпения дождаться, когда она поставит его на стол или когда его возьмет в руки тот, кому она этот предмет протягивает. Беседа поглощала ее целиком, остальное ее просто не занимало.

Разговор зашел о литературе, и я села рядом с Нэнси и стала слушать.

— Нет, я не читаю его книг, — сказала Нэнси. — Даже во время пляжного сезона. Когда мы с мужем уезжаем на Золотой берег, я читаю даже Агату Кристи. А его книг не беру. Это писатель, который никогда не пишет об Австралии. Он живет в Австралии и пишет о чем угодно, кроме своей страны. Почему же тогда он считает себя австралийцем? Он никогда не думает о людях, которые живут с ним рядом, а ведь у них тоже могут быть свои проблемы…

— Писатель сам решает, о чем ему писать, — сказал Берт. — Это его право.

— Но у меня тоже есть свое право, — сказала Нэнси. — Например, право не читать книгу, если писатель мне не по душе…