Хранитель времени

В маленькой гостинице появилось новое лицо: седая старая дама в желтых перчатках. Сезон закончился, жильцов в гостинице было немного, и каждый новый человек сразу становился заметен.

Первый раз я встретила седую даму в холле, у конторки портье. Хозяином гостиницы был итальянец, щуплый, усатый человек, с такой энергичной и быстрой жестикуляцией, как будто у него было по меньшей мере восемь рук. Он стоял возле портье, пожилого молчаливого англичанина, и, перегнувшись через конторку, в чем-то убеждал седую даму.

— Нет, в этой комнате я больше не останусь ни минуты, — сказала она холодно. — Какой шум! Ночью я не сомкнула глаз. И вообще ваш отель не для тех, кто страдает бессонницей…

— Мы немедленно переселим вас в угловую комнату! Там тихо, как в церкви! — воскликнул хозяин, то всплескивая руками, то вздымая их к небу, и мне опять показалось, что у него не две руки, а восемь. — В мой отель приезжают самые респектабельные, самые взыскательные гости. Они спят здесь, словно в доме своей матери…

— Лондон становится все хуже, — сказала дама, глядя в окно. — Какая толчея! По улицам невозможно ходить. И это Кромвел-роуд, когда-то тихий квартал… А автобусы? Разве раньше в Лондоне были такие автобусы? — Она пожала плечами.

В холле у окна стоял телевизор. На его экране скакали ковбои, стреляли бандиты, кто-то умирал, лежа у входа в кафе, кто-то целовал знаменитую актрису — красавицу с детскими глазами, порочным ртом и огромной, как гнездо, прической… Телевизор был включен с утра до ночи, и мне казалось, что все время идет один и тот же фильм, конец которого мне так и не придется увидеть.

В кресле, вытянув ноги, сидел молодой человек с длинной шеей и коротко стриженными волосами и, не отрываясь, смотрел на экран. Седая дама опустилась в кресло рядом.

— Я вам не мешаю? — сказал молодой человек с сильным американским акцентом и убрал ноги под кресло. — Интересный фильм, знаете! Я смотрю его с утра. Бэтт здорово постарела, но все еще хоть куда! А старина Роберт! Настоящий мужчина, по-моему! Мне надо уходить, понимаете, но хочется узнать, чем же все это кончится…

Седая дама промолчала. Она сидела в кресле, положив на колени руки в желтых перчатках, и смотрела в окно.

— Говорят, что я похож на Роберта, — доверчиво продолжал молодой человек, не отрывая глаз от экрана. — Я вам не мешаю? Мне ужасно хотелось стать киноактером, если правду сказать. Я просто мечтал об этом. Но мой отец решил, что я должен работать в его агентстве. Вот почему я и приехал с ним в Лондон. Здесь здорово скучно, по-моему. А вам нравится Лондон?

— У моей матери была любимая поговорка, — сказала седая дама, глядя в окно. — Она говорила так: «Если ты хочешь, чтобы тебя заметили, — встань. Если ты хочешь, чтобы тебя оценили, — сядь. Сядь и помолчи».

Наступила пауза.

— Прошу прощения… — пробормотал молодой человек, косясь на даму с простодушным изумлением.

Дама даже не повернула к нему головы.

Я вышла на улицу.

Прошел прямой, как палка, человек в старомодном котелке, в черном пиджаке и полосатых брюках, с длинным зонтиком под мышкой; ему навстречу, легко переступая на каблучках, прошелестела юная модница в длинном до пят пальто и мини-юбке. Они прошли рядом — живые иллюстрации двух разных веков — и скрылись. Обернувшись, я увидела, что седая дама по-прежнему смотрит в окно; сквозь зеркальное стекло я поймала ее взгляд, неподвижный, ничего не выражающий, словно она глядела в пустоту.

Я освободилась только к середине дня и оказалась на Трафальгар-сквер. Маленький мальчик в голубой замшевой курточке кормил на площади голубей. Его мама, хорошенькая кудрявая француженка, сидела у фонтана. Когда ей надо было позвать мальчика, она кричала тоненьким голоском:

— Пти шу, вьен иси! Иди сюда, моя капустка…

Но если мальчик не слушался, мать окликала его строго, как взрослого:

— Жан-Селестен!

И маленький Жан-Селестен, вздыхая, чинно отвечал:

— Ту де сюит, мама́…

Посреди площади стоял уличный скрипач — старый человек с припухшими веками и сплющенным, как у боксера, носом. Он поднял скрипку, прижал к плечу; лицо его сразу изменилось — стало нежным, задумчивым, вопрошающим… Скрипач начал играть, и маленький Жан-Селестен застыл на месте, вытянув тонкую шею: видно, он очень любил музыку. Когда музыкант закончил, мальчик подошел к нему и, шаркнув ножкой, протянул две монеты.

Скрипач отрицательно покачал головой.

— Не меньше трех! — сказал он с достоинством и прошел дальше, держа в одной руке скрипку, а в другой — старую шляпу, в которую ему бросали деньги.

Мальчик, покраснев, растерянно и недоумевающе смотрел ему вслед, не поняв, что произошло.

— Пти шу! — тревожно крикнула мать. — Жан-Селестен!

Она сама подошла к старику.

— Мы туристы из Франции… — объяснила она и тоже покраснела. Румянец очень шел ей — она сразу стала похожа на девочку. — Понимаете, я жду здесь мужа, и у меня просто нет с собой других денег. Мой мальчик очень любит музыку, вот почему…

— Очень сожалею, мэм, — сказал старик твердо. — Но я никак не могу взять два пенни! Не меньше трех. — И, сдержанно поклонившись, он прошел дальше.