Хранители Черной земли

Но вместо платы, Осирис, разгневанный такой неслыханной наглостью, схватил плеть закрепленную на седле ишака и со всего размаха наградил нахала мощным ударом. Несчастный взвыл, и заскулил словно щенок.

— За что юный господин? — обиженно воскликнул араб.

— За твою невиданною наглость, — сердито ответил Осирис.

— Но ведь Алиму вы заплатили, чем мой ишак хуже его верблюдов?

— Прочь! — прикрикнул Осирис, и вновь замахнулся, запугивая араба.

Когда горстка перепуганных таким странным поведением ребенка арабов вернулась к своим прежним занятиям. Хуфу подсадил Осириса на лучшего верблюда, а сам выбрал себе того, что выглядел более жалким, чем остальные. Лишь Менкаура недовольно ворча, взобрался на своего ишака, и сморщился от запаха исходившего от животного. Это было достойным наказанием. Почувствовав унижение, он искренне осознал, что был не прав, и ему буквально предоставили возможность подумать над своими ошибками.

Верблюды сразу выстроились в караван, и медленно покачивая задней кормой, гордо зашагали, перебирая своими длинными, тощими ногами, по довольно приличной дороге в сторону Абидоса.

Ишак же начал топтаться на месте, громко кричать, пытаясь стряхнуть с себя своего наездника, не желая повиноваться. Непокорность и упрямство, вот отличительная черта этих жалких созданий.

— Ну же, глупая скотина, — возопил Менкаура, лупя ишака по тощим бокам. — Вперед!

Но тщетно, животное перестало брыкаться, но и двигаться вперед категорически отказывалось.

— Эй брат! Твой благородный конь не желает везти твою царскую задницу! — не сдерживая веселье, громко загоготал Хафра.

Арабы столпившиеся кучкой, тоже веселились, видя жалкие потуги Менкаура пытающегося укротить вольный нрав животного. Фараон, уже начал терять терпение, его ноздри заходили от гнева, и не выдержав всеобщего веселья, Менкаура склонился к уху ишака и прошипел:

— Если ты еще раз опозоришь меня, я вырву твое жалкое сердце и проглочу его, пока оно еще будет биться.

Ишак вскинул голову, навострил уши, словно понимая каждое слово своего наездника, и рысцой засеменил вперед. Но эта победа над диким нравом тупой скотины, еще больше развеселила братьев, и когда Менкаура гордо выпрямив спину проскакал мимо, Хуфу загоготал, а Хафра выкрикнул ему вслед:

— Наш Мени укротитель ишаков!

— Молодец братец, нам есть чем гордиться. — поддержал его Хуфу.

Долго еще их громкий смех, больше похожий на гул парохода, не стихал в тишине пустыни. Даже Осирис хмыкнул, поддержав веселье старших сыновей.

Дорога к Абидосу шла через бескрайние поля, огороженные длинными заборами. Несмотря на темноту, Осирис отчетливо мог видеть перемены произошедшие с его краем. Много времени прошло с тех пор, как он был здесь последний раз. Его дом, его обитель, его колыбель, теперь стала чьим–то чужим пристанищем. Кто–то перекроил его прошлое и на чистом холсте нарисовал свое будущее. Словно его хотели вырвать из памяти прошлого, вычеркнуть из истории Черной земли. Осириса помнили лишь как божество загробного царства, но никто не желал его помнить как великого и справедливого правителя. И он знал, кто виной его позору. Он знал, и сидя в своей темнице, поклялся отомстить предателям.

На горизонте появились очертания храма, и едва заметив изменения произошедшие с его обителью, Осирис напрягся и жилки на его лице заходили от праведного гнева. Он видел, что нет больше его аллеи ведущей к храму, нет больше его обелиска, возвышающего там где солнце уходит на покой, и нет больше монументальных статуй, гордо возвышающихся над долиной Великой земли. Вместо этого, их взгляду открылся полуразрушенный, заметно измененный вход в храм.

Приблизившись, все замерли на месте. Даже ишак Менкаура, словно почувствовав ярость своих хозяев, закричал дурным голосом и печально опустил голову.

Им открылась ужасная разруха. Гипостильные зал, с полуразрушенными колоннами открывал теперь вход в храм. Бесследно исчезли пилоны с изображениями великих дел Осириса, на освободившейся площадке не было даже следа говорившего о том, кому на самом деле принадлежал этот храм. На стенах, колоннах и других элементах, повсюду стояли отпечатки чужого имени. Кто–то присвоил себе не только долину, но и пытался присвоить себе храм.

Первым желанием Осириса, было снести этот позорящий его прошлое памятник, но вспомнив, чем храм Аджу долгое время являлся для него, Осирис взял себя в руки, и несмотря на внушительную высоту, с легкостью спрыгнул на землю. Широкими шагами он направился через храм, к своей усыпальнице, стараясь не смотреть по сторонам. Именно в эту минуту, он вновь ощутил тот позор и обиду, что чувствовав его страж — Акер, в тот момент, когда люди стучали по каменной морде мифического животного, своими маленькими молоточками.

Фараоны молча следовали за своим отцом. Они прошли через залы, и оказались перед ступенями, ведущими во внутренний двор храма, прямо к священному бассейну и усыпальнице Осириса. Хуфу, мощным потоком выбил железную решетку преграждавшую им путь, и они вышли во двор.