Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— Хорошо, пусть будет так, — попятился Лакричник, — ваши поступки для меня, господин Василев, вполне понятны. Однако, не тая злобы в сердце своем, почитаю необходимым открыто объявить вам, что о всем ранее мною сказанном имею неоспоримые вещественные доказательства. Да. Честь имею кланяться! — и, аккуратно надев на голову фуражку с расколотым лакированным козырьком, Лакричник вышел из кабинета.

Василев постоял минуту с закрытыми глазами, утирая платком вдруг выступивший на лбу пот, а потом бросился вдогонку, крича:

— Постойте!.. Постойте!.. Господин Лакричник!.. Геннадий Петрович!..

Он схватил Лакричника за плечо уже на пороге парадной двери.

— Я хочу вам…

— Нам не о чем с вами говорить, господин Василев, — ответил Лакричник и, сбив щелчком прилипшую к рукаву ниточку, гордо сошел с крыльца.

13

Лакричник остался чрезвычайно доволен своим поведением. Он шел и вполголоса мурлыкал веселую песенку.

— Хе-хе-хе! — рассмеялся он, припомнив последние слова. — Ловко я его приструнил. Теперь он с перепугу непременно кухарку за мной пришлет. Струсил улик…

Улик у Лакричника не было никаких. Мысль припугнуть купца вещественными доказательствами осенила его внезапно. И если до этого он не был вполне убежден, что ночью видел действительно Ивана Максимовича, то теперь последний выдал сам себя с головой.

Лакричник прекрасно понимал, что перед судом обвинить Василева в поджоге дома и вместе с тем в гибели дворника ему вряд ли удастся. Нет улик, нет свидетелей, а сам Лакричник не бог весть какая птица… Он рассчитывал только на сплетню, но сплетню большую, которая может отравить всю жизнь человеку.

Все сводилось к одному: во что оценит Иван Максимович сплетню? Сколько он даст, чтобы такой сплетни не было?

Он шел и уже не улыбался, а, опустив низко голову, раздумывал, как математик, решающий сложнейшую задачу.

На углу ему встретилась Клавдея. Она несла в руках пучок зеленой черемши.

— Что же быстро нагостился, красавец? — улыбнулась она, поправляя туго затянутый на лбу платок. — Али чаевать с собой не посадили?

Злой огонек вспыхнул в глазах Лакричника. Он не любил бабьих насмешек. Улыбка Клавдеи ударила Лакричника прямо в сердце. Скосив в сторону глаза, он неторопливо ответил:

— Иван Максимович мне не пара. Они привыкли вращаться в более приличном обществе. О делах только поговорили. Черемшу на базаре купили, Клавдия Андреевна?

— А то где же?

— Кушать будете?

— Не на пол стелить, — засмеялась Клавдея.

— Понимаю. Имел в виду спросить другое: разве же вам плох стол Ивана Максимовича?

— А ты думаешь, мне с хозяйского стола дают?

— Не дают — хе-хе-хе — так вы и сами потихоньку возьмете.

— Воровкой никогда не была, и ты, бесстыдник, не попрекай меня этим.

— Ай-ай, какая скромница! — покачал головой Лакричник. — Такая честность, такая невинность! Как и удочери вашей, Елизаветы Ильинишны…

— Ты мне про Лизаньку не поминай, — чувствуя, как слезы застилают ей зрение, сказала Клавдея, — не было за ней никогда ничего худого.

— Видимо, вы к худому привычные, Клавдия Андреевна, что даже ее поведение плохим не считаете.

— Какое поведение?

— Какое? Прелюбодеяние, распутная жизнь! — отрезал Лакричник, едким взглядом впиваясь в лицо Клавдеи. — В побасенки нынче мало кто верит, Клавдия Андреевна, это вы другим расскажите, что ваша дочь в брак вступила девственницей. Это, Клавдия Андреевна, расскажите другим. Нам такие побасенки рассказывать не надо. Знаем, все знаем, что у Елизаветы Ильиничны ребеночек родился, знаем, что и отцом его Порфирий Гаврилович не были. И вы про это тоже знаете.

— Знаю, — машинально ответила Клавдея, ощущая знакомую ноющую боль в голове.

— А вот что Елизавета Ильинична предала земле живым рожденного ею ребеночка, это вы, может быть, и не знаете.

Мимо пробежала ватага ребятишек с голубями в руках. Один из них на бегу оглянулся и крикнул:

— Эй, тетенька, черемшу уронила!

Клавдея стояла, бессознательно гладя растопыренными пальцами побледневшие щеки.

— Врешь! Врешь! — вдруг вырвалось у Клавдеи. — Этого она не сделает!

— А где же тогда, позвольте вас спросить, ребеночек?

Клавдея, онемев, смотрела на Лакричника. Как же так? Аксенчиха рассказывала, что у Лизы ребенок родился мертвеньким…

— Не хочу оставлять вас в сомнении: клянусь истинным господом богом, — торжественно поднял Лакричник руку, — убила.

На другой стороне улицы распахнулось окошко, высунулась чья-то голова. Она скрылась на мгновение, видимо кого-то еще приглашая, и сейчас же в окне появилась вторая.

— Лиза… Лизанька… — шептала Клавдея, прислонившись к забору. — Где ты, снежинка моя? Ты б мне сама все рассказала…

Лакричник свернул за угол и пошел, блаженно улыбаясь, вниз, к реке, к парому.

— Расстроилась бабенка, — сказал он вполголоса, ступая на гладкий настил парома, — теперь мигренью замучается…

Под ноги ему подвернулась собачонка. Он пнул ее ногой в бок, а когда та, жалобно завизжав, отскочила в дальний угол, поманил пальцем:

— Фью, фью, цуцык! Фью, фью!..

Собачонка тихонько скулила, положив морду на лапы, и смотрела на Лакричника добрыми, обиженными глазами.