Читаем Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток полностью

Алексей Антонович взял Ольгу Петровну за руки, отвел на диван, сел с нею рядом.

— Был Миша Лебедев, — сказал он коротко.

— Лебедев? — переспросила Ольга Петровна. — Михаил Иванович? Он из Петербурга приехал?

— Да, мама, из Петербурга.

— Вот как! — воскликнула Ольга Петровна. — Ну, что он рассказывает о нашей Анюте?

Она сказала «о нашей Анюте» так свободно и легко, будто Анюта была ее дочерью.

Алексей Антонович наклонился, обхватил колени руками.

— Работает она наборщицей… — тихо сказал он.

— Так я и догадывалась по последним ее письмам, хотя она почему-то избегала прямо писать об этом.

— И, кроме того, в подпольной типографии, мама.

— Ах, вон что! — вырвалось у Ольги Петровны. И целая вереница тяжелых, томительных воспоминаний пролетело мгновенно перед нею. Она сразу стала строгой и прямой. — Что ж, так, видимо, и надо, — немного надтреснутым голосом сказала она, — молодежь сама нынче выбирает себе пути. Ищет новое. Так много жизней погибло в борьбе за новые идеи, а людей это не останавливает. Значит, они идут к верной цели. Пусть идут.

— Мама, я боюсь за Анюту, я не могу представить ее в роли подпольщицы. Она так и стоит у меня в глазах, нежная, женственная…

— Алеша, ты совсем не знаешь русской женщины, — с мягким укором сказала Ольга Петровна. — Нежность и сила души в ней не противоположные качества.

— И одна из этих женщин — ты, мама.

— Почему ты отказываешь в этом Анюте?

— Я не отказываю, мама, но я просто… боюсь ее потерять.

Ольга Петровна внимательно посмотрела на сына. Закинула руки себе за голову и тихонько стала свивать на затылке волосы.

«Что я наделала? — подумала она. — Как я могла позволить сердцу подчинить все остальное? Алеша повторяет теперь мои слова, которыми я когда-то сама себя убеждала, оберегая его от судьбы отца…»

— А что еще рассказывал Михаил Иванович? — спокойно спросила она вслух, чтобы сын не заметил промелькнувшего у нее на лице смятения.

— Он говорил, что Анюта тоже скоро приедет сюда. То есть не совсем сюда, а в Томск.

— Она об этом ничего не писала.

— Нет, мама, Миша говорит, что о таких вещах и не пишут.

— Мне не понятно: почему же тогда в Томск? — закончив прическу и опуская руки на колени, спросила Ольга Петровна. — Так и в самом деле вы потеряетесь друг от друга. Тебе нельзя уехать из Шиверска. С чем все это связано?

— Мама, — поднялся и, повернувшись, лицом к ней стал Алексей Антонович, — прости, что я заставлял тебя быть следователем и отвечал только на твои вопросы. Я не хотел напрасно тревожить тебя и говорить о том, как нехорошо у меня на душе. Но я вижу, что скрывать от тебя ничего не следует. И мне будет легче, ты всегда поможешь советом своим…

— Говори, Алеша, все.

— Ну вот, мама… Я считаюсь образованным, начитанным человеком. Университет окончил. А знаешь, когда я стал с Анютой встречаться, я понял, что при всем моем образовании у меняв голове сумбур, у нее же ясная мысль, хотя знаний как раз и не хватало. Но ведь Анюта любила меня! Ты понимаешь теперь, что у нее было на душе, когда она решила, несмотря ни на что, ехать учиться? Она же хотела верить моим идеалам, а верить не могла, потому что мои мысли не укладывались в ее сознании. Анюта соглашалась со мной, а убедить ее я не мог. Это было слепое доверие. А она хотела добиться, чтобы верить мне не вслепую, а осмысленно.

— Ну? — спросила односложно мать, чувствуя, что сын сейчас скажет что-то очень тяжелое для него.

— И если она там, в среде других людей, поймет не понятое мною и придет к убеждению, что те люди выше, умнее меня? Мама, ведь тогда конец нашей любви!..

— Да, — ошеломленная этим выводом, сказала Ольга Петровна, — это может случиться. Любовь слепа бывает недолго.

— Мама, Анюта не получит высшего образования, это теперь вполне ясно. Но ведь она с радостью учится другому, этим заполнена вся ее жизнь. А я со своим образованием… Ну, я не знаю, как его приложить к жизни, кроме того, что я лечу больных, а этого, видимо, недостаточно. И знаешь, мама, мне кажется, что Анюта поступает лучше. Но у меня не хватит характера…

Ольга Петровна прислонилась плечом к спинке дивана, медленно погладила лоб кончиками пальцев. Вот он и назрел, такой разговор… Можно ли принять все на себя? И ко всему тогда уронить еще и авторитет матери…

— Алеша, — сказала она, — Анюта поступает правильно. А твой характер… Да… Тебе будет очень трудно, Алеша Но я буду помогать тебе исправлять характер. Мне тоже сейчас тяжело. Очень тяжело. — Ольга Петровна с трудом улыбнулась. — Такая уж всегда моя доля…

И, чтобы не дать сыну успеть отозваться на это, она быстро добавила:

— Ты так и не ответил мне, Алеша, почему Анюта переезжает в Томск.

— Миша сказал, что там тоже нужны наборщицы и что Анюта очень любит Сибирь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза