— Я, это я обманул тебя! А ее вины нет. Кабы от баловства… Силой взяли ее…
Порфирий слушал, весь подавшись вперед. Потом недоверчиво посмотрел на него, махнул рукой.
— А баловство или не баловство, мне теперь одинаково. После другого мужика все едино я любить ее не могу…
Он будто канул сразу в черную мглу, и больше не донеслось ни единого звука. Тихо догорал костер; скрестившись колючими стрелами, прочертили небо две белые звезды. Ильча кое-как застегнулся, наспех собрал свои охотничьи принадлежности и, не оглядываясь, напрямик, через бурелом и валежник, впотьмах спотыкаясь, стал спускаться обратно в распадок, потом карабкаться на другой склон, наверх по скалам. Черным трезубцем у него за спиной над гольцами возвышалась Уляха…
Только на третий день к вечеру добрел он до табора. Собаки было залаяли, но потом притихли — узнали. Егорша выглянул из балагана — в руке у него болталась недоосвежеванная тушка белки. Радостно закричал:
— Забодай тебя черт!.. А я, ну скажи, все кругом изъездил, тебя искавши. Не знал, чего и подумать.
— Приблудил маленько, — ответил Ильча.
Не глядя, прошел мимо Егорши и упал на землю, вниз лицом.
21
Дамка взлаяла и остановилась. Ильча где-то отстал. Пушистый зверек, съежившись в комок, притаился за толстым сучком. Горбатая мордочка блестела зернышками черных глаз. Дамка поцарапала лапами по дереву. Белка махнула хвостом и плотнее прижалась к сучку. Между хвоей торчали острые кисточки на ушах. Дамка брехнула опять и побрела в сторону. Она никак не могла привыкнуть терпеливо сидеть под деревом и ожидать, пока придет хозяин.
Ильча, услышав редкое взлаиванье Дамки, заспешил на хребтик. Подниматься было нелегко: ноги вязли в рыхлом мху, кругом громоздился бурелом, острые камни. А тут что-то за последнее время стала мучить одышка. Вылезет Ильча на гору и стоит минут пять, опершись на винтовку, шагу ступить не может, все внутри, как пахтанье в маслобойке, колотится. А сегодня разморило вовсе. Не устоял даже на ногах Ильча, сел. Зашумело в голове.
«Где-то здесь взлаивала», — оглядываясь кругом, соображал Ильча и сердито выругался:
— Вот падла, пятнай ее, опять бросила!
Внизу, в распадке, откуда с таким трудом поднимался Ильча, небрежной побежкой, принюхиваясь, по валежине семенила Дамка. Добежав до комля, она остановилась, села на задние лапы и, вывалив набок красный язык, часто задергала грудью.
— Дамка, Дамка! — кликнул ее Ильча, стиснув в злобе кулак. — Фью, фью, фью, фыо!
Дамка радостно бросилась на зов.
— Ищи, — сказал Ильча, показывая пальцем на вершины кедров, — ищи. Где она, белка?
Дамка склонила голову и, захлопнув черногубую пасть, вопросительно уставилась на хозяина, силясь понять, чего он от нее хочет.
— Ну, белка, белка где? — допрашивал Ильча.
Дамка внимательно глядела на кончик его пальца. В желтых ее зрачках зажегся веселый огонек. Не поиграть ли с ней хочет хозяин? Она умильно махнула хвостом.
«Никак не понимает, — с горечью подумал Ильча. — Напромышляешь с ней!» — и, подбежав к дереву на четвереньках, залаял по-собачьи.
Дамка обошла вокруг него и, опустив морду на вытянутые вперед лапы, залилась звонким лаем.
— Подлюга! — простонал Ильча и ткнул ее кулаком в бок.
Дамка отскочила и, обиженно вздохнув, улеглась за деревом.
«Ну что я с ней буду делать? — тоскливо рассуждал Ильча. — Вот и опять за три дня — четыре белки Без Собольки ей ни черта не осмыслить. Ах, пятнай тебя, жисть такую!.. На старости лет с голоду издохнешь».
С вершины кедра оборвались серые чешуйки коры. Острый глаз Ильчи различил между сосулек зеленого мха, повисшего с ветвей дерева, серую спинку белки. Он быстро расставил сошки. Пискнул тоненький выстрел. Круглая, самодельная пуля оборвала с кедра мягкую хвою и чиркнула по коре соседнего дерева. Сверху охлопьем снега упал мягкий зверек. Дамка на лету подхватила его зубами. Блеснули острые клыки.
— Цыц, падла! — вскрикнул Ильча.
Было поздно. Серенькая тушка развалилась надвое. Дамка выплюнула ее на землю.
— Испакостила шкурку, — с сожалением разглядывая кровавый комок, сказал Ильча.
В этот день он на табор принес двух белок. Егорша добыл шестнадцать.
— Дрянь твое дело, — покачал головой Егорша. — Без собаки в тайге не промысел. Хорошо еще бельчонка пока на месте держится, а ходом пойдет?
Ильча ему ничего не ответил. Все понятно и так, что еще языком трепать попусту!
Они лежали у костра. Сухие кряжи весело выбрасывали желтые языки пламени. Тайга потемнела, будто залитая варом. Впереди выступили серые стволы деревьев. В вершинах резвыми птицами метались сполохи огня. В котелке хлюпала постная похлебка. Дичь не попадала, а тушками белок накормили собак.
— А что, Ильча, — заговорил Егорша, — я тебя все спросить хочу про зятя твоего, про Порфирия. Ты видаешься с ним или нет?
Ильча молчал.
— Чего молчишь? Ты разве в сердцах на него?
— В сердцах, — с усилием выговорил Ильча.
— Так я и догадывался. А с чего?
— Не твое это дело, Егорша.