Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

Председательствующий сидел, поглядывая в окно; на улице сыпался первый снежок; заседатели шептались. Допрос почти целиком вел прокурор, молодой, чрезвычайно стремительный человек. Он обвинял по делу об убийстве впервые — на этом он строил карьеру — и, не жалея красок, не разбираясь в выражениях, нападал на Бурмакина.

Павел отвечал на вопросы односложно, как бы нехотя. Холодный, сосредоточенный, он не сводил глаз с прокурора, иногда усмехаясь по-своему, по-бурмакински, уголками рта.

Он скупо, но точно и последовательно рассказал обо всем, что случилось на 4>не. Но прокурор всячески пытался осложнить дело и доказать, что было убийство, совершено оно в корыстных целях и даже больше того — с целью уничтожить человека, ненавистного ему, Павлу Бурмакину, и ненавистного только потому, что трактирщик Суровцев был богаче Бурмакина.

Прокурор сыпал перекрестными вопросами, по нескольку раз повторял одно и то же, видимо рассчитывая запутать Павла и получить нужный ответ.

— Когда еще грузились здесь товары Суровцева, вы, насмехаясь, говорили, что соболей и белок потом Суровцеву и в двух лодках не увезти?

— Да, прямо ему говорил.

— А что через год станет он богаче самого господина Василева — говорили?

— Да.

— И говорили, что раздуется он от богатства, как пузырь, а потом лопнет?

— Тоже говорил. Только не от богатства, а от жадности.

— Это значения не имеет. Свидетельские показания совпадают. Важно то, что вам не давали покоя деньги, которыми владел Суровцев, и вы, хладнокровный убийца, наметили его себе в жертву еще здесь. Вы не любили Суровцева?

— За что его было любить?

Прокурор, раздраженный спокойствием Павла, так часто стал называть его убийцей, что председательствующий остановил прокурора и заметил:

— Следует пока говорить: подсудимый.

Непонятным было упрямство Павла в одном: он наотрез отказался объяснить, почему решил переехать в город из Неванки, хотя прежде и рассказывал людям, что копит для этого деньги.

— Значит, вам нужны были для этого деньги? — спрашивал его прокурор.

— Сразу говорил, что нужны.

— Много денег?

— Сколько скопил бы.

— А много денег не помешало бы?

Павел молча пожал плечами.

— Значит, был прямой расчет — забрать себе все товары Суровцева, ударить его камнем в голову на ночевке и труп бросить в реку?

— Не душегуб я, мне заработанных денег хватит.

— Но факты ведь установлены. Лодки с товарами нет, а Суровцев найден с пробитой головой. И все это случилось, когда при вас не было третьего человека.

Павел молчал.

— Какое участие в этом деле принимал Мезенцев?

— Его вы не впутывайте. Он ни при чем.

— Чем вы это докажете?

— Чем я докажу, что и вы ни при чем? — усмехнулся Павел. — Нечем.

Прокурор сделал жест в сторону председательствующего. Тот встряхнул колокольчик и предупредил Бурмакина:

— Указываю на ваше непочтение к суду. — И прокурору — Прошу вас, продолжайте.

— Где был Мезенцев?

— Уходил на табор, к последней нашей ночевке.

— Зачем?

— Искать мой кошелек с деньгами; выронил я.

— Почему же вы послали Мезенцева, а не вернулись сами?

— Не мог. Нога болела. Он сам попросился.

— Так это, подсудимый Мезенцев? — обратился прокурор к Ване, сидевшему на скамье неподалеку от Павла.

— Было так, — вставая, тихо ответил Ваня.

— А нашли вы кошелек?

— Нет, не нашел.

— А хорошо вы искали?

— Хорошо.

— Очень хорошо?

— Очень. Весь день ползал по земле. Каждую травинку подымал.

— Вы уверены, что на месте ночевки кошелек не остался?

Ваня подумал.

— Да… Уверен.

— Садитесь. — Указательный пален прокурора уставился на Павла. — А почему вы назначили Мезенцеву место встречи выше порога, но когда он приплыл туда, вас не оказалось?

— В дыму не разобрался, я думал — будет еще шивера до порога, да просчитался.

— И это говорите вы, опытный лоцман, который каждый камень в реке знает на память!

Павел промолчал.

— Так. Значит, кошелька вы не теряли?

— Почему не терял? Не терял — не послал бы за ним парня.

— Вы утверждаете, что кошелек потеряли?

— Да.

— На ночевке?

— Больше негде было.

Прокурор, ликуя, встал и высоко поднял, чтобы всем было видно, Павлов кошелек. Он приберегал эту улику, чтобы, неожиданно и эффектно предъявив ее, вынудить подсудимого признаться.

— Как же он оказался у меня? — торжествующе спросил Бурмакина прокурор, словно проделал на глазах у него интересный фокус.

Павел смотрел на кошелек, как на чудо.

— Не знаю, — удивленно ответил он.

— Ваш?

— Мой.

— Он оказался засунутым в карман убитому, — повернулся прокурор к присяжным, — чтобы в случае обнаружения трупа — что и случилось — убедить в отсутствии корыстных целей. Он засунул убитому Суровцеву свой кошелек в карман, а целую лодку товаров припрятал! Но он забыл, что на кошельке вышиты его буквы: «П. Б.» Сознаетесь теперь, подсудимый?

— Подлый! Значит, это он украл кошелек у меня! Меня-то за что судите? — крикнул Павел.

— Отвечайте на вопрос, — пропуская слова Павла, настаивал прокурор.

— Говорю: теперь мне ясно, он обокрал меня. Хапуга!

— Не оскорбляйте покойного. Отвечайте: вы убили Суровцева?

— Что раньше говорил — и теперь повторяю: Митрича я не убивал, сам он ударился головой о камень.

Прокурор развел руками: «Вот видите».