Вот эти-то предшественники пролетариев и ухаживали за полями в промежутках между посадкой и уборкой урожая. Причём, учитывая постоянный характер работы, желающие подвергнуться данной экономической форме эксплуатации выстраивались в очередь. Так что правитель и занимающиеся наймом рабсилы люди могли выбирать более-менее толковых. Те, кто зарекомендовывал себя с хорошей стороны в глазах работодателей, мог и прижиться при хозяйстве таки и мало-помалу перейти из разряда подёнщиков в категорию постоянной прислуги, к которой и отношение другое, нежели к временным батракам: за общую циновку-стол с Рохопотаки и регоями их, конечно, не сажали, но кормили вполне сносно, да и в случае конфликтов с местными находящиеся в услужении у наместника могли рассчитывать на хоть какую-то защиту, в отличие от остальных своих коллег. В последнее время на таки работало восемь постоянных работников и десятка два подёнщиков. Сейчас они все пахали наравне с «макаками».
– А почему нынче при посадке коя не помогают жители Мар-Хона? – поинтересовался я у Ванимуя.
– Так они должны помогать сажать баки, а не кой, – замялся хонец. – К тому же когда вожди и сильные мужи Хона думали, признавать или не признавать тебя таки, Сонаваралинга, то твои люди согласились пересмотреть прежние договорённости.
– Хорошо. Пусть на этот сезон жители Мар-Хона будут освобождены от своих обязанностей в отношении своего таки, – пришлось вынужденно согласиться. – Но на будущее можешь сказать уважаемым людям страны, что прежние обязательства остаются в силе. А сам я, когда буду встречаться с ними, подтвержу эти свои слова. Возможно, старые договорённости будут пересмотрены, но пока пусть все знают: это временное послабление по случаю возвращения власти законной правительнице.
Никакой слабины давать с этими папуасами не стоит: сейчас они забили на барщину в пользу таки и его дружины, а завтра что – потребуют арендную плату за поле или землю под хижинами, где мы сейчас располагаемся? Так что не хрен… На добрых, как известно, воду возят.
– А где Вахаку? – только сейчас до меня дошло, что не хватает одного из «олени».
– Он в Тенуке, – помрачнев, ответил Длинный.
– Надолго? – поинтересовался я.
– Не знаю, его позвал Рамикуитаки, обещал сделать сотником регоев тэми.
Всё понятно. Произошло то, чего я опасался ещё в Ласунге. Вот, значит, чего стоят в глазах туземцев все их клятвы и обряды, сотворённые мной.
– Кто ещё ушёл с ним?
– Хонохиу, Тилуу и Итуру, – ответил Кано.
Почему вместе с «олени»-отступником нас покинула пара регоев-текокцев, никаких вопросов не вызывало, но на хрена с ними за компанию потащился Баклан, вообще не понятно. И я не преминул спросить своих собеседников об этом.
– Не знаю, – помотал головой, как у них принято, в знак растерянности Длинный. – Может, Тунаки скажет.
Хорошо, поговорю позже с Сектантом.
– А нет ли известий из Мака-Купо, от Такумала и остальных наших братьев?
От этого моего вопроса Паропе и Кано явно впадают в ступор.
– Нет, – наконец выдавливает из себя Длинный. – Три дня назад сюда добрались последние раненые, остававшиеся в Хопо-Ласу. Они сказали, что наши, возвращающиеся домой в Бонхо, ушли на восток в один день с ними.
Пожалуй, транспортная связанность между разными концами Пеу – одно из самых слабых моих мест. Когда уходили в поход на запад, в нашем старом лагере оставалось четыре десятка бойцов и под сотню гражданских. И вовсю шло производство меди: привлечение дешёвой рабсилы из числа покорённых сувана позволило увеличить выплавку чуть ли не вдвое, и масштабы снижать пока не планировалось. Часть металла должно было уйти на шанцевый инструмент для данников и вооружение оставшихся с Такумалом «макак» и новобранцев, которые продолжали подтягиваться. Но немало меди складировалось в слитках. Как бы эти запасы сейчас пригодились здесь для производства дополнительных лопат с мотыгами и довооружения бойцов! Неплохо бы каждого из них снабдить копьём и коротким мечом или топором.