Христианский Восток и Россия. Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века

Трудности, возникающие при изучении архивных документов, заключаются не только в лапидарности формулировок. Как оказалось, точность названия иконы в них зависела от знания иконографии лицами, которые фиксировали сакральные памятники в приказных книгах и столбцах. В этом контексте пример с образом Богоматери Троеручицы оказался не единственным. Икона, привезенная царю Алексею Михайловичу антиохийским патриархом Макарием, записана в документах как «образ Спаса, писаный в корени Есееви»[564]. Павел Алеппский уточняет, что это была «превосходная критская икона… с изображением лозы, которая выходит из Господа Христа и несет 12 учеников Его; Бог Отец с высоты, над Духом Святым благословляет»[565]. В критской иконографии данный извод называется «Христос «Виноградная лоза»»[566].

Рис. 15. Христос «Виноградная лоза» мастера Ангелоса. Вторая половина XV в. Музей Бенаки, Афины.

Для россиян более привычным было изображение Древа Иессеева, своеобразной генеалогии Спасителя, начинающейся царем Давидом и увенчанной образом Богоматери с младенцем. Эта роспись помещалась на галерее Благовещенского собора Кремля[567], через которую часто проходили служащие московских приказов. Вполне вероятно, что критская икона получила свое название по аналогии с сюжетом росписи из Благовещенского собора.

Икону Спаса и сербских чудотворцев из Хиландарского монастыря следовало бы назвать образом сербских чудотворцев Саввы и Симеона с благословляющим Спасом. Известен подобный хиландарский образ сербских чудотворцев, с той лишь разницей, что вместо Спаса помещено изображение Богоматери Воплощение[568]. Уточняющее определение, присутствующее в документе, например, «Богородица Умиление», могло быть подсказано греческой надписью на иконе ('Н ’ЕХєо аа)[569].

Икона Успения Богоматери, привезенная в 1653 г. критским архимандритом Неофитом, названа в досье Посольского приказа чудотворной. Это едва ли не единственное упоминание о чудотворной силе образа, которое стало определением иконы и повторялось при различных выписках из приказных дел. Как правило, свидетельство о чудесах, совершаемых святыней, содержалось в греческих грамотах, сопровождавших ее присылку, переводилось на русский язык и не повторялось при дальнейшем использовании документов.

Анализ сюжетов большинства икон, привезенных в Россию в середине XVII в., свидетельствует о том, что они были созданы в поствизантийскую эпоху[570]. Однако среди них могли оказаться произведения греческих мастеров XV–XVI вв., которые в XVII в. справедливо воспринимались современниками как древности. Были и иконы, писавшиеся едва ли не к визиту греков в Москву или непосредственно по заказу русских властей. Бесспорно одно: восточные архипастыри имели возможность привезти к русскому двору произведения, достойные внимания царя и патриарха. Вероятно, такими иконами были «Спас в киоте», принесенный бывшим вселенским патриархом Афанасием Пателаром, или «весьма древний»[571] образ апостола Петра, подаренный царю Макарием Антиохийским.

Исследование иконографического репертуара, представленного в Своде, выявляет несколько закономерностей в отборе икон для царской семьи и патриарха. Во-первых, привозили излюбленные изображения Спасителя и Божией Матери. Во-вторых – изображения святых, особо почитаемых в обителях, откуда они были принесены. Таков, например, образ св.

Екатерины из Никольского монастыря (г. Галац). Проникновение культа св. Екатерины в эту обитель объясняется ее тесными контактами с Синайским монастырем и его метохом на Крите. Из Хиландара присылали образ св. Георгия. Икона св. Георгия «на золоте» могла быть повторением почитаемого в обители образа, который, по свидетельству монахов, во время процессий творил чудеса[572]. Впрочем, популярный в Хиландарском монастыре культ св. Георгия бытовал в различных изводах[573]. В-третьих, доставляемые иконы сопровождали частицы мощей одноименных святых. Икона Феодора Тирона из монастыря Анастасии Узорешительницы появилась в Москве вместе с мощами святого, так же, как и два храмовых образа св. Пантелеймона (для царя Алексея Михайловича и царевича Алексея) вместе с мощами целителя. К четвертому типу следует отнести храмовые иконы, которые были особо популярными дарами и на Востоке, и в России. Например, мирликийский митрополит Иеремия привез в Москву образ св. Николая. Посланцы Милешева монастыря Саввы Сербского чаще всего привозили иконы сербских святых. Одну из них – образ св. Саввы, Стефана и Симеона – они доставили в 1652 г. Отдельно следует отметить иконы святых покровителей государя и членов царской семьи. В 1652 г. левкадский митрополит Матфей подарил Алексею Михайловичу образ Алексея Человека Божия.