Подводя итоги, стоит сказать следующее: подготовка к унии была недостаточно основательной, различные концепции воссоединения противостояли друг другу. Участники событий не воспользовались случаем прежде вместе выяснить, что требуется для того, чтобы сделать столь решительный шаг. Следствием этого было не только то, что не удалось построить мост над старым рвом между церквами обеих традиций, но, можно сказать, образовался новый разрыв, ощущаемый еще больнее. Когда делегаты вернулись на родину, много восточных славян, проявивших интерес к идее унии с латинской церковью, перешли в оппозицию. Разница между тем, к чему они стремились, и целями, которые преследовал Рим, была слишком велика.
Когда осенью 1596 г. в Бресте заседал собор, который должен был соответственно желанию Рима торжественно обнародовать то, что Климент VIII в булле «Magnus Dominus» утвердил как односторонний законодательный акт, в это же самое время, в том же городе, собрался антисобор, который именно это законодательство предал проклятию. Попытка достичь унии с Римом привела к расколу Киевской митрополии на униатов, которые соглашались с желательными для Рима условиями, и на оппозиционную партию, которая отвергала такого рода унию.
Среди руководителей антисобора были оба галицийских епископа, которые, что показательно, подписали постановление собора от июня 1595 г. с просьбой об общении в таинствах в том смысле, как это понимал собор. Принимая во внимание долгую принадлежность этих епархий к Польше и тот горький опыт, который эти епархии имели от соседства с латинянами, они были первыми из Киевского епископата, кто понял, какую угрозу для их церкви представляет булла «Magnus Dominus».Но надо сказать, что круги, отвергавшие унию, не считали, будто единение их церкви с Римом невозможно по принципиальным экклезиологическим или догматическим соображениям. Например, князь Острожский, возглавлявший сопротивление, а также галицийские епископы, возглавившие антисобор, положительно относились к самой идее унии в соответствующей киевским представлениям форме, но не в том виде, как это было в посттридентском понимании. Кроме того, уже после заключения унии и вызванного ею раскола Киевской митрополии на униатов и неуниатов, состоялось два серьёзных, хотя и безрезультатных, раунда переговоров между представителями обеих партий о примирении, на которых неуниаты не исключали возможности и общения с Римом.
В первый раз это произошло в 1624-1629 гг. В 1620 г. патриарх Иерусалимский, который ехал в Москву, рукоположил для неуниатов митрополита и нескольких епископов. На секретных переговорах между представителями униатского и неуниатского митрополитов было разработано и передано в Рим совместное послание Святому престолу, в котором содержалась просьба об учреждении в Киеве патриархата, как сделал это в Москве в 1589 г. патриарх Иеремия. Вновь получившая право самостоятельной деятельности Киевская церковь могла бы в таком случае создать объединённый синод и в будущем поддерживать общение с патриархатами в Риме, Константинополе, Александрии, Антиохии, Иерусалиме и Москве. Но Конгрегация пропаганды веры воспротивилась предложению, исходившему из обеих иерархий, потому что сочла, что у него нет общих тем для обсуждения. Как местный синод, на догматические решения он не имел бы полномочий, а насчет условий унии с Римом все уже было решено Климентом VIII.
При второй попытке в 1636-1648 гг. обнаружилось, что и для митрополита Петра Могилы общение с Римом было желательно. Он, родившийся в 1595-м, в год унии, в 1632 г. благодаря хорошим связям его молдавской дворянской семьи в польском государстве и своим личным способностям добился полной легализации неуниатской церкви в Королевстве Польском. Он использовал для этого избрание короля Владислава IV, наследника Сигизмунда III, при котором в 1595/96 г. была заключена уния. Как великий реформатор, митрополит Петр был ключевой фигурой прорыва Православной церкви к новому времени и указал вначале своей митрополии, а по тем результатам, которые получили в деле его реформ позже, и всему православию путь в современность. Папа Урбан VIII (1623-1644) направил ему и каштеляну Адаму Кизелу в 1643 г. письмо, вновь прилагая старания к преодолению раскола восточной церкви Польши. На это в 1645 г. Петр Могила, вероятно, с участием Адама Кизела, составил и послал в качестве ответа отзыв, сохранившийся под названием «Sentencia cuiusdam Nobilis Poloni Graecae Religionis».
Документ анонимный, но, по мнению некоторых историков, автором его и был Петр Могила.