Христос остановился в Эболи

Она ходила к источнику с тридцатилитровым бочонком и приносила его полный на голове, не поддерживая руками, в которых держала ребенка, взбираясь по крутой дороге с дьявольским равновесием козы. Она разводила огонь по-крестьянски, используя мало дров, поджигая сухие стебли с одного конца и подвигая их рукой, по мере того как они сгорали. На этом огне она готовила из скудных деревенских продуктов вкусные блюда. Головы коз она приготовляла в глиняном горшке; клала угли под крышку и сверху, после того как добавляла в мозг яйцо и душистые травы. Из кишок делала ньемуриелли [32], закручивая их, как веревочные узлы, вокруг куска печенки или сала с лавровым листом и поджаривая на огне, нанизав на вертел; запах жженого мяса и серый чад распространялись по дому и по улице, как бы возвещая о варварских наслаждениях. Джулия была мастерица составлять таинственные зелья; девушки прибегали к ней за советом, как приготовить любовные приманки. Она знала травы и силу магических предметов.

Умела лечить болезни колдовством и могла заставить умереть кого захочет при помощи одних только страшных заговоров.

У Джулии был свой дом, недалеко от моего, немного ниже, по направлению к тимбоне Мадонны дельи Анджели. Там она спала ночью со своим последним любовником — цирюльником, белобрысым юношей с красными кроличьими глазами. Она стучалась ко мне в дверь рано утром, держа ребенка, шла за водой, зажигала огонь, готовила обед и уходила в полдень; вечером я должен был сам готовить себе ужин. Джулия приходила, уходила, снова появлялась по собственному желанию, но она уже не чувствовала себя хозяйкой дома. Она тотчас же поняла, что времена теперь не те и я совсем не такой человек, как ее старый священник; может быть, я был для нее более загадочным, чем она могла быть для меня. Она считала меня всемогущим и была довольна этим, потому что сама была очень пассивна. Холодная, невозмутимая, жестокая крестьянка-ведьма была верной служанкой.

Так кончился первый период моей гальянской жизни, прошедший в Верхнем Гальяно в доме вдовы. Довольный новизной одиночества, я лежал, растянувшись, на террасе и следил за тенями облаков, скользивших по далеким хребтам, как корабли по морю. Я слышал в комнатах внизу шум шагов Джулии и лай собаки. Эти два странных существа, ведьма и Барон, стали с тех пор привычными спутниками моей жизни.

В сентябре кончалась сильная жара и появлялись первые предвестники осенней свежести.

Ветры меняли направление, и палящий жар пустынь сменялся смутным запахом моря; на закате над горами Калабрии в воздухе, исчерченном полетами ворон и летучих мышей, часами горели красные полосы. Бескрайное небо над моей террасой было покрыто движущимися облаками; мне казалось, что я нахожусь на крыше мира или на палубе корабля, бросившего якорь в окаменелом море. На востоке, на горе, хижины Нижнего Гальяно прятали от взглядов остальной поселок, расположенный на ребре то поднимающейся, то опускающейся земляной волны, отчего поселок нельзя ниоткуда увидеть целиком. За желтоватыми крышами виднелся склон горы, находившейся над кладбищем; за ним, ближе к горизонту, чувствовалась пустота долины. Слева от меня, на юг, был тот же вид, что из дворца: светлые пятна селений на бесконечном пространстве глины, до самых границ невидимого моря. Справа от меня, на север, к пропасти, зажатый в горах, спускался голый опаленный склон; вниз вела тропинка, по которой двигались крестьяне, шедшие в поля и возвращавшиеся обратно, и они казались не больше муравьев. Джулия удивлялась, что я на таком расстоянии могу отличить гальянцев от чужих, крестьян от бродячих торговцев; и какое бы у меня ни было хорошее зрение, я мог это сделать, по ее мнению, либо благодаря предвидению, либо с помощью волшебства. А я просто заметил различие в их походке: крестьяне шли как одеревенелые, не размахивая руками. Всякий раз, когда я видел, что одна из этих черных точек движется, колеблясь и покачиваясь, точно танцует, к мог быть уверен, что это кто-нибудь из города; вскоре труба глашатая-могильщика сообщит о его приходе и созовет женщин покупать товары.

Передо мной, к западу, за зелено-серой листвой фигового дерева и крышами последних хижин, построенных по склону, поднимался тимбоне Мадонны дельи Анджели — земляной холм, усеянный пещерами и выступами, с редкой травой на менее крутых склонах, похожий на кость мертвеца, на верхнюю часть гигантского бедра, на котором еще висят сухие куски мяса и кожи.

Слева от тимбоне по направлению к Агри, где поверхность становилась ровнее, до места, называемого Пантано, тянулась вдаль цепочка невысоких гор, ям, складки береговых валов, намытых водой, естественные гроты, косогоры, рвы, холмики белой глины, как если бы вся земля была мертва и под солнцем остался только побелевший вымытый водами ее скелет.