Христос остановился в Эболи

Другой из числа моих самых верных друзей был Микелино, мальчик лет десяти, жадный, лукавый и меланхоличный, с большими хмурыми черными глазами, словно вобравшими в себя слезы целых поколений, казавшимися истинным отражением этого горестного края. Но больше всех ко мне привязались сыновья портного, в особенности младший, Тонино, маленький, тоненький, остроумный и робкий мальчонка, с темной бритой головкой и острыми, как буравчики, глазками. Отец очень любил их и старался одевать лучше, чем остальные крестьяне, потому что гордился своим ремеслом и тем, что он был портным в Нью-Йорке. Но что поделаешь, если он вернулся на родину и все пошло прахом и если у него было не больше денег, чем у остальных крестьян? Его дети росли, как все другие, и он с горечью думал, продевая нитку, что теперь нет никакой надежды сделать из них порядочных людей и даже не хватает средств, чтобы лечить как следует их вечно опухшие гланды и остановить рост аденоидов. И даже в Тонино, который был резв, как монакиккио, уже вселились зачатки отцовского разочарования.

У всех этих детей было нечто особенное: что-то животное и что-то от взрослого человека, как если бы они при рождении получили уже приготовленную ношу терпения и мрачного познания скорби. Их игры не были похожи на обычные игры городских детей, одинаковые во всех странах; их друзьями были только животные. Они были замкнуты, умели молчать, и под их детской наивностью скрывалась непроницаемость крестьянина, презирающего утешения в безвыходных положениях, крестьянская стыдливость, которая, по крайней мере, защищает душу в горестном мире. Они вообще были гораздо умнее и развитее городских детей их возраста; они быстро все воспринимали, были полны желания познать, восхищались перед неведомыми явлениями окружающего мира. Однажды, увидев, что я пишу, они спросили, не могу ли я научить их этому; в школе они ничему не учились, так как там господствовала система палок. Учителя проводили время за сигарами, болтовней на балконе и патриотическими речами. Все дети ходили в школу, обучение было обязательное, но благодаря таким учителям выходили оттуда неграмотными. Так они по собственной инициативе стали иногда по вечерам приходить ко мне в кухню и писать. Я очень жалею, что из-за своего природного отвращения ко всякого рода преподавательской деятельности я не отдал этому больше времени и внимания; хороший учитель никогда не нашел бы лучших учеников, более горящих почти непостижимой жаждой знания.