Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Но результат всего этого сказался сразу же. Был он лишь неожиданным. Горшок недолётом — видимо, не отрегулировали натяжку жил катапульты — упал прямо на голову Пархверу, и та застряла в нём.

— Эй, кум, помочь, что ли? — спросил Фома.

Ударил слегка по горшку, расколол его. По шлему, по лицу, по усам богатыря плыла жидкая глинистая грязь.

— Умылся бы, что ли.

Огромные синие глаза Пархвера загорелись необу­зданной яростью. Он вознёс двуручный меч и слепо опустил его. Тумаш едва успел поставить своего лёгкого коня на дыбы, и лезвие воткнулось глубоко в землю. И тогда Фома дал врагу ловкого пинка в отставленную задницу. Пархвер вылетел из седла. Хохот покатился над полем. Победители помчались к своим.

Корнила поднял руку в железной перчатке и опу­стил её.

— Двигай!

Произошло лёгкое замешательство. Чавканье долетало отовсюду.

— Кони погрязли, — испугался кто-то. — Не успеем выбраться и взять ряд.

— Чёрт! — воскликнул Корнила. — Холера! Каноны на линию!

Начали тащить каноны. Но толпа на гривах пришла уж в движение, поплыла вниз, как белая лава. Медленно и грозно. Пушечные мастера спешили, но тяжелые каноны заваливались, показывали хоботы небу.

...И вдруг тысячи глоток затянули дикий и суровый хорал.

Пан Бог твердыня. Твердыня моя.

Воздел он длань мою,

Как Давид на Голиафа,

Воздел.

Ноги в поршнях топтали вереск. Ревели над головами дуды, но голоса заглушали их. Медленно, очень медленно, в реянии оружия над головою, плыли мужицкие гурьбы, словно по линейке отрезанные спереди.

Вот мой народ,

Как львица, встаёт.

Смелый,

Он не ляжет,

Пока не напьётся вражьей крови.

Суровые, как обожжённая глина, были лица стари­ков. Суровые, оливковые от загара лица молодых. Сурово и страшно и всё выше реял хорал:

Как львица, встаёт

И, как лев, поднимается.

Пан Бог над нами.

С нами в гневе,

В гневе

Наш народ.

Вскинулась над головами белая с золотом и nyрпурная хоругвь-знамя.

Дети Юрия святого,

Дети его удела,

Бейте, убивайте. Не жалейте,

Не жалейте

Врага.

И внезапно этот медленный, как лава, поток взор­вался рыком, покатился с неимоверной, всёсокрушающей быстротой. Лес оружия всё вырастал над ним, всё ближе были обезумевшие от гнева лица. Время пришло.

— А-а-а! Юрий! Юрий! Край! Край!

Рявкнули навстречу им каноны. Круглые белые хло­пья дыма расплылись в туман. Но было поздно. Гурьба бежала и вырастала, будто во сне. Налетела. Затопила. Вознеслись багры, начали хватать всадников и вырывать их из сёдел на землю, с которой они, тяжёлые, почти не могли подняться. Полетели стрелы и камни. Залязгали балды и цепы по железным шлемам.

И пошла молотьба.

Через каких-то два часа на лощину спускались вороны. Бой в тех очагах, где он ещё бурлил, отдалялся на запад, к стенам Городни. Но большая часть железных отходила с места сечи, пришпоривая коней, и гурьбы по­бедителей стремились за ними.

Стража успела всё же пропустить своих и затворить врата. Но кузнец Кирик Вестун приказал выкатить на ли­нию каноны и стрелять. После короткой канонады поло­винки врат вместе с большим куском давно не чиненной стены разрушились, рассыпались, грохнули оземь. Туча пыли полнилась над обломками. Стража пробовала было защищаться на руинах, и тут на неё, с тыла, напала вооружённая гурьба мещан. Впереди них орудовали Зенон и златорукий Тихон Вус. Сдавленные между молотом и наковальней, люди стражи едва успели выбраться Стременным переулком, а потом Старой улицей к замку и там присоединиться войску, бросив на земле половину своих людей.

Илияш погладил белого коня Братчика.

— Жаль, нет у нас ослов, — сказал Тумаш. — Ради полного, стало быть, сходства.

— Ослов больше, чем надо, — тронул коня Юрась. — Да они сами верхом ездят.

Туча пыли редела. И сквозь неё мещане увидели всадника, который вступал в город. Низкое ещё солнце нимбом стояло за его головой. Горланил, кричал воору­жённый народ с ветками в руках.

— Страшно подумать, — тихо промолвил Иуда, — что это было бы, если бы ты сейчас надумал мерзавцем заделаться. У-у!

— А они, мерзавцы, все когда-нибудь вот так ими делались, — косо усмехнулся Христос.

Стража и войско между тем бились перед замковым мостом. Им было тяжело. С крыш бросали поленья, камни, дохлых кошек. Свистели, кричали. Напирала на них вооружённая толпа.

Из-за стен долетали томные, ангельские голоса, и поэтому вояки бились яростно: «Стало быть, нас не бросили, стало быть, вожди — там».

...А между тем в замке не было уж почти никого из великих особ. Часом позже, как только Христос вступил в город, все духовные члены рады, войт и пара магнатов под охраной десятка вояк спустились в подземный ход и, по воде, побрели по нему к выходу, находившемуся за городской чертой, может, в какой-то тысяче саженей от замка. Они бросили большинство светских богатеев и даже бургомистра Юстина: не было времени позаботиться о них.

В городе тайно остался один Флориан Босяцкий: готовить торговцев в городе.

Остальные направились в Волковыск за подмогой.