Тянулась по дну лощины малая речушка, звенела ночью. Над речушкой, на пригорке, было старое, почти заброшенное, деревенское кладбище и полуразрушенная часовня в зарослях шиповника.
На третий день пришли на хутор Фома и Тихон Вус. Никто не говорил им, где искать Христа, просто Вус вспомнил, кто из «братьев во Христе» остался жив после резни, у кого есть в деревне родственники; наконец смекнул, что к кровным родственникам они вряд ли пойдут, и почти с полной уверенностью повёл Фому на хутор невесты Клеоника.
Все думали, что их давно нет в живых. Вестун сам видел «смерть» Фомы под колоколом, и потому радости не было конца, тем более что при нападении на эшафот погибло очень мало людей, а остальные рассеялись и были в безопасности.
Фома и Вус принесли удивительную весть.
...На следующий день после неудачной голгофы тысячник Корнила пригласил Лотра и Комара к себе «на угощение». Получил согласие. Когда же те вошли в трапезную дома Корнилы, то увидели там Ратму и поняли, что это всё. Люди Ратмы между тем обезоружили во дворе стражу пастырей и стали в двери трапезной.
На вопрос, что это всё означает, Корнила ответил, что всю жизнь он верил и исполнял приказания и даже считал святой правдой, что вот Павел уничтожал христиан и именно потому его возвели в апостолы и святые. Теперь же он решил, что остаток жизни надо, пускай себе и плохо, а думать. И первое, что он надумал, это посмотреть, какое право имели они отдавать ему приказания, другая ли, лучшая ли у них кровь.
Предложил решить дело Божьим судом: один против двоих. Причём те будут драться за себя, а он берёт на себя защиту правды Братчика. Поклялся и заставил поклясться Ратму, что если он погибнет — пастыри выйдут из двора целыми и свободно вернутся домой:
— Поскольку... это... лишь Ян Непомуцкий мог гулять с собственной головой под мышкой.
Пастыри дрались не хуже каждого вояки. Почти час стоял в трапезной лязг мечей, витали выкрики, слышалось дыхание трёх глоток, падала посуда, ломались скамьи и столы.
...А ещё через час Ратма со своими людьми тронулся из Городни в Новагродок. На носилках несли израненного Корнилу, который перешёл на службу новому могущественному господину вместе с наиболее преданными из своих людей, а один из воинов вёз в туго завязанной кожаной суме две отрубленные головы. Головы не были запачканы в кровь, ибо их отрубили уже у мёртвых.
Воевода спешил. Он надеялся ещё по пути нагнать кое-кого и отдать ему доказательство, что клятва исполнена, что человек тот может быть спокойным.
Христос, прослышав о неожиданном защитнике его правды и исполнителе Божьего суда, безмерно удивился, но и задумался. Странные совершались дела. Он, такой вначале беспомощный и слабый, остался жить, а из тех, могущественных, которые когда-то навязали ему страшную ту игру, не осталось ни одного.
Надо было, однако, бросать хутор и подаваться дальше. Хребтовичу никто ничего не сможет сделать. Он сильный магнат, и, при его доброте, не только войска, но и простые люди не оставят его. А могущество короля сильно подрублено.
Но сюда, на эту землю, могут нагнать, после всех событий, войска, усилить пристальный надзор за всем. Надо было идти.
...Возможно, когда-нибудь я расскажу вам, что было записано двумя свидетелями, Фомой и Иудой, в их «евангелие», когда были они на склоне дней. Расскажу, как жил мужицкий Христос дальше, какие совершал дела, как нашёл с Анеей свой путь и свою звезду, как приобрёл себе и друзьям понимание, вечную славу и вечную молодость, но теперь достаточно об этом. Я заканчиваю писать, и рука устала держать перо.
Скажу только, что Фаустина с Клеоником, конечно, остались на хуторе, и с ними остался Марко Турай, а остальные, во главе с Христом, решили идти на юг, в нетронутые пущи на границе Полесья и Беловежи, в место, которое знал Христос. Идти, корчевать и выжигать там ляда, строиться, жить вольной жизнью и ждать, ждать света.
Решили перед отходом остаться ещё на несколько дней, чтобы помочь молодым и их другу привести в порядок землю. Уже и так сделали немало: хату перебрали и заново накрыли, добавили к ней две отдельных трёхстенных пристройки, для Марко (женится ведь, наверное, когда-то) возвели новый сенной сарай, присмотрели за садом.
Надо было теперь помочь им пахать, потрясти их нивы рожью и озимой пшеницей. Пускай молодые хоть первые месяцы своей жизни больше будут друг с другом, не отдают всей силы земле. Крепче будет любовь.
Фома подстрелил для них двух вепрей, а Вус солил мясо и коптил окорока своими золотыми руками. Христос с кузнецом срубили десятка два отборных лип, завезли их на хутор и свободным костром, чтобы солнце доставало, а ветер продувал, сложили их под поветью. Года через два будет у резчика запас выдержанного, сухого, непотрескавшегося дерева на всю жизнь. А Иуда пошёл куда-то, поговорил с кем-то и привёз два воза уже готового, доспевшего дерева, той же липы и груши. Трудись зимой, сколько руки выдержат.