Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Всё равно... Нет честных жён... Нету правды... Измена... П-пейте, гул-ляйте!

— Тихо! А ты знаешь, что я не верю этим сплетня? Что это неправда?

Она повторила это ещё пару раз и вдруг увидела почти трезвые глаза. Это было так неожиданно, что сердце едва не остановилось в её груди.

— Не веришь? — Христос покачал головой.

— Почти не верю. Ходят и другие слухи. Только я не хотела говорить при остальных... У мечника якобы есть могущественные враги, и то ли сам он, распустив слухи о браке, вывез дочь, то ли сами эти враги похитили её.

— Что же правда? — снова на глазах пьянея, спросил он.

— Я не знаю. Может быть и то, и то. Могут быть лжецами и мужчины, и женщины.

— Кто враги?

— Как будто какой-то церковник.

— Ты меня убиваешь. Что ж это такое?!

— Я говорю, может быть всё. Но разве тебе самому не надо отыскать, убедиться, знать правду, знать что-то одно?

— Надо.

— Ну вот. И потому пойдём из города. Завтра же.

— Пойдем... Завтра же.

— Я пойду с тобою. Я не брошу тебя. А сейчас ложись... я лягу с тобой.

Она притащила из угла шкуру и почти свалила на неё пьяного. Потом разула его и накрыла второй шкурой его ноги.

— Не думай... Брось думать сейчас... Я лягу с тобой. Я не оставлю тебя.

— Ляг, — тихо прошептал он. — Так будет лучше. «Также, если лежат двое, то тепло им; а одному — как со­греться?» — сказал... Экклезиаст... Я читал... Я старался понять... Не так будет далеко от людей ночью... Я не трону тебя... Просто мне... Просто я, кажется... страшно пьян... И мне... Ты не смейся... Мне действительно страшно.

«Страшно. Как маленькому, — подумала она. — А что? И правда, страшно».

Он уснул, едва коснувшись головою подушки. Спал, по-детски примостившись головою на кулак. Лицо во сне было красиво и спокойно.

Она отыскала чистый кубок, налила в него вина и медленно, с наслаждением выпила. Теперь было мож­но. На сегодня она сделала своё дело.

Потом она налила ещё кубок и поставила возле шкуры. Может, ему придётся дать ночью, если начнёт хвататься за сердце и стонать... Напился, дурак.

«Словно пьяному хозяину», — подумала она и улыб­нулась. Мысль на минуту дала ей даже какую-то радость и достоинство. И она удивилась этому.

Потом она сбросила платье и забралась под шкуру ря­дом с ним. Дунула на последнюю свечу. Навалился мрак.

За окном наконец полил дождь. Спорый, частый, густой. В окно и дверь повеяло прохладным и приятным. И он во сне словно почувствовал это и её теплоту рядом, протянул руку и положил ей на грудь.

Что он видел во сне?

Она лежала на спине, чувствовала тяжесть и теплоту его руки на своей груди, и это было хорошо, и — чудо — совсем непривычно.

Этот мужчина не стремился к ней. Даже теперь. И это было жалко и одновременно хорошо.

Последние мысли блуждали в её голове:

«Спал как дитя... И вообще, дитя по мыслям и помыслам... Всему поверил. На тебе: пойдём завтра... Пой­дём искать любовь. Только и в голове это ей... Как мучился!.. Щенок... А хороший щенок. Во многом лучше тех... Жаль, что доведётся его убить».

Глава XVII

ИСХОД В ЮДОЛЬ СЛЁЗ

...Шли... там наречённый Христос со своими апостолами, где о них было ещё неизвестно.

«Хроника Белой Руси» Матея Стрыковского

Я увожу к отверженным селеньям,

Я увожу сквозь вековечный стон,

Я увожу к погибшим поколеньям.

Данте

Не под покровом темноты выходили они из горо­да, а днём. Но их также искали убить — пускай себе и не сегодня.

Все четырнадцать были в привычных самотканых хитонах, в кожаных прочных поршнях. У всех четырнадцати за спинами были котомки, а в руках палки. На шее у Иуды висел денежный ящик.

Только одна Магдалина, как и полагается, отличалась от них одеждой: даже самое скромное из её одеяний казалось рядом с хитонами бродяг богатым. Но она тоже собиралась идти пешком, и лишь мул, навьюченный саквами (его вёл за уздечку Роскош), свидетельствовал о том, что она взяла кое-что из своего добра.

Возле Лидских врат, высоких, из дикого чёрного камня, молча стоял народ. На этот раз не слышно было криков. Прощаться было страшновато: пойдёт и не вернётся, а там разная сволочь и возьмёт за бока. Однажды так уже было.

Сидели на конях возле самых врат Лотр, Босяцкий и Рыгор Городенский. Стоял за их спинами палач.

А напротив них собирались в углу старые знакомые: до синевы черный Гиав Турай, резчик Клеоник со своей чертячьей зеленщицей Фаустиной, улыбчивый Марко Турай, златорукий Тихон Byс, дударь с вечной дудой и мрачный богатырь Кирик Вестун.

— Вот и идут, — сказал он. — Пожили несколько дней, а тут снова...

— А братец, — высказался ласково дударь. — А Бог, должно быть, не выдаст. Ну что поделаешь? И повсюду надо, чтобы добрым людям стало лучше.

— Людям станет лучше, — пробасил Зенон (по та­кому случаю он приплёлся из деревни). — Как бы вот нам не стало хуже.

Марко Турай думал. Потом взял Клеоника за руку:

— Глупость мы совершили, что не попробовали с ним договориться, пока тут был.

— Пил, говорят, — промолвил Вестун.

— Ну и что? А ты не пьёшь? — спросил Клеоник. — Давай идём к нему.

Они подошли к Христу.

— Ну-ка, Боже, отойдём немного.