Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

И потому-то в этот день широкий ставок, покрытый блестящим, как зеркало, льдом, с которого ночной ветер сдул даже легкий пух, нападавший с вечера, был так оживлен, как будто это был не ставок, а роскошная бальная зала, куда собрались веселые придворные потанцевать.

Кругом по берегу желтели стройные ряды камыша. А на чистом небе плыло такое яркое и нарядное солнце, как будто это было не в декабре, накануне Рождества, а в самый разгар лета. Только лучи его были холодные, и, ударяя своими золотыми струями в ледяную поверхность ставка, они не размягчали ее, а, полюбовавшись в зеркало ставка, отскакивали прочь.

Мороз стоял довольно крепкий; можно было предсказать, что ставок ни капли не поддастся до самого Крещения и что Иордань[6] выйдет на славу.

И так как рыба была нужна решительно всем, то все хозяева на этот день превратились в рыбалок. И те, которые никогда этим делом не занимались, напялили на ноги огромные сапоги с голенищами выше колен и явились, чтобы принять участие в общей работе.

Ранним утром еще мужики — кто с топором, кто с тяжелым ломом — вышли на ставок и рубили во льду небольшие ополонки[7], которые двумя постепенно сходящимися рядами с дальнего конца ставка тянулись к середине его, где была сделана огромная прорубь. Потом под лед погрузили сети и длинные веревки от обоих краев ее, искусно проведенные через ставок, из ополонки в ополонку, довели до проруби, а тут запряглись в лямки и, сильно нагибаясь всем туловищем вперед, принялись медленно, неторопливо в два ряда тащить заброшенный невод.

Работа эта длительная, невод подо льдом движется медленно. Когда тащат его, то кажется, что там, в его длинной и широкой «матке», — бездна рыбы, и все пудовые карпы да судаки, которые упираются и тянут назад. Но часто бывает обман и, когда вытащат невод, оказывается одна мелочь.

К полудню рыбалки отошли уже от проруби на полверсты, и двумя длинными нитями блестели на солнце влажные натянутые канаты. Вот-вот скоро из-подо льда вынырнут сети, и тогда все рыбалки обступят прорубь, и мало-помалу начнет выясняться улов.

Теперь высыпало на ставок и все остальное население деревни. Только старики да старухи, ноги которых были слишком слабы, чтобы удержать их на скользком льду, остались в теплых хатах.

Бабы и дивчата в пестрых ватных кофтах и в огромных мужниных и батьковых сапогах, кто с мешком, кто с кошелкой, толкутся тут же у проруби в ожидании предстоящей дележки. Ребятишки, как тараканы, расползлись по всему ставку, скользят по льду вдогонку друг другу, всячески обижают девчонок, которые ни в чем не хотят отставать от них. В морозном воздухе носится густой аромат от овчинных кожухов и беспощадно намазанных дегтем чеботов. Громкий говор взрослых, смех и визг детских голосов — все смешалось в общем веселом гуле, носившемся над ставком.

Только один хозяин из всего населения деревни, один Микола Безбатько, не принимал участия в этом общедеревенском деле. Но не потому, чтобы он был болен или слаб и не мог со всеми тянуть лямку, чтобы заработать свою долю рыбного улова. Он был в этот день и здоров, и силен, как всегда. Ведь Микола Безбатько был еще молодой мужик. Ему, пожалуй, тогда не набралось бы и трех десятков лет. И жена его Ганна была молодица хоть куда, а вот тоже не надела свою дырявую кофту, не взяла в руки мешок и не пошла вместе с другими бабами на ставок за рыбой.

Не пошла она оттого, что там не было Миколы. Что же ей стоять и ждать, покамест ей, самой последней, из милости ткнут какую-нибудь никому не нужную рыбешку? У нее в хате пусто, это правда. На току нет ни клочка сена или соломы. Ей даже печь вытопить нечем. Это тоже правда. А еще правда и то, что во дворе у нее не видно ни одной живой души — ни поросенка, ни курицы, а в сарае — ни лошади, ни теленка.

Но у нее есть гордость, и как бы круто ни пришлось ей с Миколой и двумя детьми, которые давно уже напрасно просят хлеба, она не пойдет просить с протянутой рукой.

Им с Миколой не везет. Должно быть, какой-нибудь злой человек наложил на них заклятье, что ли, ничем другим это объяснить нельзя. Что же, в самом деле: мужик хоть куда, здоровый, сильный, работящий, и, главное — не пьяница. И засевали они землю — и ничего, как поженились, жили, и Бог давал урожай. А потом три года подряд всё у них выгорало, а на четвертый год хоть и выросло, но пришел какой-то жучок и всё выел. То же самое было и у других, да они как-то сумели поправиться. А вот Микола не сумел. Работать он горяч, а вот ума хозяйственного у него не оказалось.

И именно потому, что он был не пьяница, батюшка взял его к себе в работники и хорошее жалованье дал — сорок рублей за год и харчи. Служил Микола у батюшки, и батюшка был им очень доволен. Служил уже около года, и харчились они кое-как, и ей, Ганне, и детям с грехом пополам хватало.