Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

Но была у них коровенка, и вот коровенку-то нечем было кормить. И тут, надо сказать правду, Микола согрешил. У батюшки на току целых две скирды сена прошлогоднего стояло. Смотрел Микола на это сено и думал: на что ему, отцу Мануилу (так звали батюшку), столько сена? У него восемь коров и лошадей четверка, так им же за зиму не съесть и половины этого сена. А у него, Миколы, коровенка без пищи стоит и уже вот отказывается молоко давать его детям.

И вместо того, чтобы попросить у батюшки сена — не рассчитывал он, что батюшка согласится, туг был на это отец Мануил, — он взял да и начал по ночам перетаскивать сено к себе и складывать его в сарае. Хата его от батюшкиной стояла не бог весть как далеко. Ну, и Ганна помогала ему. Коровенка действительно поправилась и опять молоко стала давать. Но тут вышел случай.

Мужик один, Терентий Вовчок, — всем было известно, что он дурак, — как-то однажды поймал Миколу с сеном, да и донес отцу Мануилу. Ну, вышла история. Пришли в сарай, нашли сено. Микола даже и не отпирался. Что ж, когда видно.

Батюшка рассердился и прогнал Миколу, и даже жалованья ему не доплатил: «Почем я знаю, — сказал, — может, ты сена у меня перетаскал большем, чем твое жалованье».

А на прощанье батюшка прочитал ему проповедь:

— Должно быть, ты Страшного Суда не боишься, Микола. Разве ты не знаешь, что за этот грех на том свете будешь кипеть в смоляном котле?

И с этими словами прогнал его. И тогда они остались уже окончательно без всего, даже коровенку пришлось продать деревенскому мяснику, и притом за грош.

Недавно это и было: всего месяц назад.

Да если б еще этим кончилось, но дело пошло дальше. Батюшка-то, прогнав Миколу, простил его и в суд, сказал, жаловаться не будет.

Да Терентий Вовчок, которому Микола не раз в глаза говорил, что он дурак, потребовал, чтобы был суд. И сколько батюшка ни говорил им: «Не надо суда, я Миколу прощаю», — а они свое. И собрался волостной суд, и судили Миколу и присудили его на целых три дня в холодную.

Вот и сидит он в холодной. Три ночи уже отсидел. Сегодня, как раз к празднику, его выпустят. Но какой же это праздник будет, когда в хате, и на току, и во дворе, и в сарае пусто и дети плачут от голода.

Вот поэтому-то Микола и не принял участия в общественной рыбной ловле, да по тому же самому и Ганна не вышла на ставок с мешком или кошелкой. Они, может быть, и дали бы что-нибудь, да у нее есть гордость. Она не хочет позориться.

II

И примерно около полудня, когда на ставке шла кипучая работа и вся деревня с нетерпением ждала, когда покажется невод и начнет падать на лед первая запутавшаяся в боковых сетях мелкая рыба, — пришел домой Микола. Ему вышел срок, и его выпустили из холодной.

Холодная — это просто-напросто темный чулан в сенях той хаты, где помещается волостное правление. Там совсем темно и действительно холодно, но не очень, терпеть все-таки можно.

Держали его там трое суток, спал он на соломе, которая была насыпана на глиняном полу, а есть ему давали черный хлеб и запивать воду.

Пришел Микола хмурый, но не от холодной, которая ему была нипочем, а больше от того, что́ он увидел у себя на дворе и в хате. А, кроме того, идя по улице, он видел издали, какая на ставке шла горячая работа и что там уже собираются вытаскивать невод.

Досадно ему стало, что там его нет, а значит, не будет и его части.

Пришел он, сумрачно поцеловал Ганну и детей — он их любил — обвел тусклым взором комнату и сказал:

— Ну, вот, значит, и праздник… Кутья!.. Да только голодная… Ничего и нет? — спросил он у Ганны, хотя, конечно, и без нее должен был знать, что ничего нет. Ганна поэтому и не ответила. И так ясно. К тому же и дети плакали.

Сел он на лавку и просидел с полчаса. Тяжело было в хате, не говорилось. Только дети хныканьем нарушали тишину. Тогда Микола поднялся и быстрыми шагами пошел к двери.

— Куда? — спросила Ганна.

— Пойду и напьюсь, — сказал Микола.

Ганна даже на секунду не поверила, потому что Микола никогда не был пьяницей. И она спросила несерьезно:

— А у тебя, должно быть, гроши завелись?..

— Нет, я так… я без грошей напьюсь…

Ганна махнула рукой и подумала: «Еще шутит. Экий он блаженный, этот Микола».

А Микола и не думал шутить. Он вышел из хаты и направился прямо в кабак. Придя в кабак, он снял с себя свой рваный полушубок и швырнул его за стойку:

— Давай, сколько там полагается!

Перед ним выставили водку. Он взял бутылку и с каким-то тупым остервенением медленно высосал из нее всю влагу до дна, и после этого он уже не помнил, как вышел на улицу.

Некому было смотреть, потому что все были на ставке. А то увидели бы небывалые вещи. Микола, которого, кажется, никто еще не видел пьяным, шел по самой середине улице, размахивал руками, выкрикивая какие-то бессмысленные слова, хохотал и плакал, каялся и ругался. Словом, человек был пьян до последнего градуса.