Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны

Однако в начале 1942 года Вирджиния находилась в нехарактерно мрачном для нее настроении. Агенты, особенно те, у кого были жена и дети, дорожили каждой крупицей новостей из дома – это помогало им пережить самые мрачные моменты. Но у Вирджинии не было возлюбленного после того польского офицера в Вене. А после Перл-Харбора прекратили приходить письма от ее семьи в Америке, за исключением телеграммы от матери на Рождество – ее передали обычным дипломатическим путем через УСО. Особенно Вирджинию расстроило то, что домашний кекс, который отправила ей миссис Холл, так до нее и не дошел. «Мы никогда не отчаиваемся, – писала она Нику Бодингтону на Бейкер-стрит 5 января, – но мы сомневаемся в появлении здесь таких деликатесов… это кажется несправедливым»[121].

Одинокая и, без сомнения, напуганная, Вирджиния позволила себе немного ослабить бдительность в крайне личном письме «моему дорогому Нику», напечатанном на пишущей машинке в ее гостиничной кровати на унылой лионской улице Гроле, пока за окном падал мокрый снег. Несмотря на решимость остаться, она признавалась, что ее здоровье ухудшается, она была простужена и ощущала «боль в грудной клетке». Причиной тому были «постоянные снег, дождь и слякоть… Эти темные дни были довольно беспросветны. Вирджиния искала утешения везде, где могла его найти, и писала: «Я все время думаю о том, чтобы достать хотя бы немного масла. Никаких других, высоких, мыслей – только банальное пропитание…» Она знала, что те, кто живет в относительном комфорте в Лондоне, не имеют реального представления о жертвах, на которые она идет. Они думают, что она «сошла с ума», так грезя о еде, но «когда-нибудь… даже вы сможете понять… Все крутится вокруг, во-первых, желудка, во-вторых, невозможности купить туфли». И все же, несмотря на то, что ей приходилось так нелегко в этом мире мужчин, воспитание Вирджинии даже в этих обстоятельствах не позволяло ей сквернословить. Она говорила, что идеальным словом, описывающим ее состояние, было слово, которое принято писать как «г–о».

«Я так устала», – вздыхала она, умоляя сотрудников Бейкер-стрит написать ей в отсутствие писем из дома. «Я не могу больше жить, не получая никакой корреспонденции, не могу существовать в этой бесплодной пустыне. Да, черт возьми, это правда пустыня!» Она закончила послание криком души: «Я ненавижу и войну, и политику, и эту передовую… На самом деле, я чувствую себя довольно погано», но затем добавила, впрочем, что «справится с этим». Она отправила свое письмо в штаб-квартиру, подписавшись британским приветствием и своим «домашним» именем: «С любовью, Динди».

Это было трогательное сообщение и, вероятно, последнее подобное письмо от «прежней» Вирджинии. По правде говоря, загадочный Бодингтон никогда не мог дать ей утешение, которого она так искала. К тому же война перешла в еще более жестокую фазу, и, если Мари хотела выжить, она не могла позволить себе проявлять подобную уязвимость. Нужна была агрессия, и эту агрессию приходилось буквально вдалбливать в себя ежесекундно. Она должна «с этой мыслью есть, спать и жить» и использовать каждый шанс, чтобы «нанести урон врагу». С Динди пришлось попрощаться[122].

Суровая зима привела к тому, что во Францию   больше не забрасывали агентов, не говоря уже о радистах. Некем было заменить продолжающих чахнуть в тюрьмах заключенных с Виллы де Буа, которых так сильно не хватало. Без современных навигационных средств пилотам приходилось определять ориентиры вроде озер или холмов в лунном свете, поскольку дневные вылеты на этом этапе войны считались слишком опасными. Это означало, что в каждом месяце было всего несколько подходящих ночей для успешного десантирования – и это при условии хорошей погоды. Низкая температура, ветер скоростью более двадцати миль в час[123] или густая облачность – все это могло сорвать полет. Таким образом, после нескольких недель тишины в радиоэфире, Секция F все еще зависела от Вирджинии и ее «долгого» способа передачи сообщений через американское консульство. Ситуация была невыносимой для таких амбициозных организаторов сети, как Лукас из Парижа в оккупированной зоне, работавший с Вирджинией с первых дней ее пребывания во Франции. Он чувствовал, что должны быть другие, не зависящие от УСО радисты, способные вести передачу в Британию. Он приступил к поиску одного из них, неумолимо затягивая Вирджинию в нацистские сети.