Хроника Горбатого

Фома скончался от ран вскоре после сигтунского погрома. Его с почестями похоронили в церкви у ног Фрейра, то есть Пречистой. Отец и сын успели попросить друг у друга прощения. Перед смертью Горбатый поделил своё добро на семь частей. Его наследниками стали Угги, близнецы, Трин, Чудик, жена и Пречистая. А святому Зигфриду ничего не досталось.

Жена Горбатого с мальчиками вернулась в родные Нуоли. Свою часть наследства она отдала детям, сама до глубокой старости жила в низенькой избе на берегу озера и не жалела об оставленном в Упсале богатом доме и прошлой «зажиточной жизни». Бабка Жила Косолапая перестала приходить к внучке, видимо, обиделась, что та вдруг повесила в углу иконку и поставила на полочку кувшинчик со святой водой. Чудик и близнецы заботились о матери, у них были свои большие семьи. Потомки Фомы Горбатого укоренились в карельской земле. С течением времени его фамильное древо раскинулось на всю Европу – протянуло ветви к Великому Новгороду и Москве, обвило Баварские Альпы, добралось до Безье и Монпелье, охватило Испанию, даже в Северную Африку пролезло.

Дальнейшая судьба Угги сложилась удачно: юная Трин укротила свирепого единорога, сделала совершенно ручным, родила ему кучу детей. Он успокоился, почти перестал заикаться, резать людей и подпускать красных петухов. Став отцом большого семейства, сын мельничихи утратил интерес к бродяжничеству: «Я своё дело сделал, пускай молодые несут по земле слово Божие». В память о борьбе с язычниками Угги в Рождество зажигал с детишками огоньки, ставил ёлочку и вешал на неё игрушечных собачек и человечков:

– Это подарок Господу! Господь нам посылает счастье спокойной жизни. Мы сыты, здоровы, богаты. Повесьте на ёлочку человечка и помолитесь как следует. Главное – чистое сердце, чистые помыслы и благодарность.

– Папа, вот деревянные свинки, глиняные курочки, раскрашенные лошадки. Детки из тряпочек! Господь, прими от нас подарок! Будь к нам милостив.

– Вешайте деток. А потом мы ёлку подожжём. Мизерере, Домине![18]

Угги мучили боли в спине, его позвоночник поворачивался, словно винтовая чугунная лестница в виипурском доме датского посланника. Этот дом – недалеко от Часовой башни – славился винным погребом, шикарным псевдоготическим потолком и великолепной бильярдной комнатой, в которой веселился архитектор Канерва, в то время как его супруга тёрла больную спину маленькому Эйно.

Часть вторая

О замки, о смена времён!

Недостатков кто не лишён?[19]

Артюр Рембо

Чума на оба ваши дома![20]

Уильям Шекспир,

«Ромео и Джульетта»

Руна первая Художник Пяйве спасает актрис Босовых

Отец Урсулы был известный финский художник и пьяница по имени Пяйве Тролле[21]. В молодые годы он учился в Петербурге в Императорской Академии художеств, потом вернулся на родину, отрастил бородку клинышком, национально пробуждался в компании Халонена, Эдельфельта, Клейнеха и прочих замечательных живописцев, за талант получил государственную премию в две тысячи марок, поехал во Францию, там обожал Сибелиуса и Равеля, обсуждал с Гогеном синкретизм и символизм, блистательно наводил, чередуя световые пятна, рваную тень на плетень, на выставках раскрывал широкой публике красоту северной природы. Самая известная его картина называлась «Суоми». Это было аллегорическое изображение Финляндии: среди скал и карликовых берёз гуляла курносая голая девушка, прикрытая плащом роскошных волос.

Пяйве жил и работал в доме Хакмана на углу Северного Вала и улицы Водной Заставы, которая считалась самой красивой в Финляндии. Из окон мастерской открывался вид на воду и туманные синие дали. Пяйве очень любил внуков, учил их рисовать, считал, что Эйно будет великим архитектором (больная спина – не помеха), а Анна с её яркими выразительными рисунками станет второй Хеленой Шерфбек[22]. На выставке дедушка познакомил ребёнка с этой прекрасной художницей.

Маленькая Анна подружилась с Хеленой, даже гостила у неё в Хювинкаяе, Хелена написала её зелёно-фиолетовый портрет на фоне бревенчатой стены и влюбила в поэзию Рембо. Общаясь с немолодой уже Хеленой, Анна не чувствовала никакой разницы в возрасте, для неё это была весёлая добрая подружка, готовая обсуждать любые девчачьи вопросы. Взявшись за руки, они гуляли по лесу и нараспев декламировали по-французски: «От колокольни к другой натянул я канаты; гирлянды – от окна к окну; золотую цепь – от звезды до звезды; и танцую»[23]. Читали французские стихи про сушёную селёдку и мастера с грязными руками: он вбил в стену гвоздь, на гвоздь повесил бечёвку, на кончик бечёвки – селёдку, чтобы та вечно качалась. Ещё была ундина, которая жила в струйке воды, бегущей по окну, и фантазии Гаспара из Тьмы в гротескной манере Калло: гном Скарбо пугал и мучил поэта, кусал его в шею, потом чеканил фальшивые монеты и при свете луны осыпал ими крышу.

– Хелена, зачем же Скарбо разбрасывает свои дукаты и флорины?