Хроника Горбатого

– Это метафора, поэтический оборот. Не было никакого гнома – просто ярко светила луна. Лунный свет обливал крыши и казалось, что они осыпаны золотыми монетами.

– Кому казалось?

– Поэту.

– Гаспару из Тьмы?

– Гаспар из Тьмы – это дьявол, его выдумал Бертран. Бертран подписал своё сочинение именем дьявола.

– Будто дьявол сочинил все эти «фантазии»?

– Да.

– Ну и как же это дьявол боится гнома?

– Он в роли поэта. Дьявол в роли поэта боится гнома.

– А так бы он ему показал, как кусаться и стращать жуком-карапузиком.

Было много грибов, а корзину забыли. В карманах и подолах несли лисички, белые, подосиновики. Дома их тушили и сушили. Всю жизнь потом запах масляных красок и грибов в сметане напоминал Анне самый счастливый эпизод её детства – несколько летних дней, проведённых в мастерской у Хелены Шерфбек.

Мать Урсулы, бабушка Анны и Эйно, безвременно покинула этот мир, умерла молодой, оставив мужа с двумя детьми – был ещё младшенький Арви. Арви изучал естественные науки, ненавидел огромную страшную Россию, которая наваливалась и душила, был членом студенческого общества «Финская Дубина» и активистом движения егерей.

Любовь к родине внушили Арви картины отца. В детстве он замирал перед юной Суоми с обнажённой грудью, едва прикрытой светлыми локонами, для него это была самая прелестная женщина на свете, хотелось о ней позаботиться, защитить и в то же время быть под её защитой. Сиротка представлял себе, что Суоми – его нежная мать и только она понимает и по-настоящему любит бедное дитя. Став подростком, Арви начал испытывать к нарисованной девушке сильное эротическое чувство. Как-то, роясь в папашиных рисунках, обнаружил несколько набросков обнажённой Суоми, только без «плаща» – волосы были закинуты назад, тело выгнулось и жаждало объятий. Арви стащил эти наброски, они были его главной ценностью, он хранил их под кроватью, запретил прислуге прибираться в комнате, чтобы ненароком не нашли, не задели шваброй. Голую красавицу Арви всюду таскал с собой. Во время Первой Мировой она была с ним в Королевском Прусском батальоне, утешала на Рижском фронте, потом вернулась в Финляндию, чтобы быть рядом и поддерживать в нелёгкой борьбе с «рюсся».

Дедушка Пяйве был женат вторым браком на своей дальней родственнице – дочери богатого шведского коллекционера, которому принадлежал антикварный магазин и художественная галерея в Стокгольме. Он перед ней заискивал, а за глаза обзывал самодурой. Дама прекрасно разбиралась в искусстве, была информированная, эрудированная, с ней было интересно говорить. При этом она состояла из злобы, хитрости и зависти, будто тролли в неё влили десяток вёдер этого добра. Чужой успех, неважно – коммерческий, бытовой, артистический – вгонял её в депрессию. Она ходила в гости, чтобы ещё раз увидеть, какие все мелкие и некрасивые, в оперу, чтобы услышать фальшивую ноту, на выставку – чтобы, приметив «слабое место» в произведении, одним словом уничтожить автора. Самодура чувствовала, понимала, кому суждено прославиться, взлететь к музам на Парнас. Встретив «что-то действительно стоящее», покупала работу за самые маленькие деньги (а куда деваться бедному художнику?) и заявляла во всеуслышание: «Я! Я помогаю артистам! Я поддерживаю этих непутёвых, но не бездарных людей!»

Когда самодура уезжала в Стокгольм к престарелому папаше, Пяйве Тролле навещал свою подругу Галину Васильевну Босову – русскую актрису, которая жила в собственном доме у Папульской горы, мастерски варила малиновое варенье и неплохо справлялась с ролью Раневской. Летними вечерами художник без всяких церемоний ездил к ней в таратайке прямо в халате, с шампанским, конфетами, кренделями, копчёной миногой и подарками для её дочки Милочки. Хлопая пробкой, кричал: «Са фэ ля фэт!»[24]

Галина жила одна, она рассталась с мужем, когда Милочка была ещё ребёнком. В молодости Фёдор Босов был многообещающим актёром, представлялся как Теодор, задавал вопрос «быть или не быть», ловко махал шпагой, в роли Лемминкяйнена не хотел утепляться и в мороз ходил по сцене неотапливаемого театра в лёгкой рубахе. Он прекрасно пел густым низким голосом «Куплеты Мефистофеля». На свадьбе Урсулы и архитектора за двадцать марок весь вечер бренчал на рояле и убеждал гостей, что «Satan conduit le bal»[25]. Галина тоже что-то пела и именно тогда произвела на отца невесты большое впечатление, которое легло в основу их долгих и нежных чувств.

Потом Босов увлёкся красными идеями, уехал в Петроград, сверг монархию, Временное правительство, разогнал Учредительное собрание и положил начало Гражданской войне. Он был бунтарь, о семье не думал, всё мещанское было ему чуждо. Галина про мужа не вспоминала, она стала любимой моделью и собутыльницей художника Тролле. К Милочке отец иногда приходил во сне – играли на фортепиано в четыре руки и пели. Девочка росла без родственников, но на этот счёт совершенно не беспокоилась – мамин друг Пяйве вполне заменял ей если не отца, то доброго заботливого дядюшку.