Хроника Горбатого

После выборгского или виипурского, как читателю будет угодно, пердюмонокля в стране случилось повсеместное «кораблекрушение закона»: с удивительной скоростью, словно грибы после августовского дождя, стали расти лагеря, куда военно-полевые суды отправляли «государственных изменщиков» – тех, кто симпатизировал большевикам. Например, всю семью горбатого марксиста Карху, который, невзирая на инвалидность, умудрился вздёрнуть на ёлке старенького пастора и двух суеверных крестьян – за то, что боялись призраков коммунизма. Пьяницу Сиканена, который неоднократно ел рульку с красным Туомасом Хюрскюмурто, отправившим на Тот свет третий курс сельхозакадемии – студенты не верили, что богатые – это паразиты, вскормленные капитализмом. И даже руководителя кружка лыжников – за то, что учил русских мальчиков, правда, его в скором времени отпустили, но он всё равно умер, потому что накинулся на еду.

Арви Тролле крепко стоял на защите своей Суоми в должности секретаря начальника лагеря. Он размышлял: «Красные убили белых, мы, белые, убьём в десять раз больше красных, потому что если мы не убьём в десять раз больше красных, то красные угробят страну. Русский дракон устроит голод и напечатает продуктовые карточки, моей Суоми будет нечего есть. Её розовая кожа покроется трупными пятнами, щёчки впадут, грудь сморщится, ляжки исчезнут, великолепная задница будет висеть, как два пустых мешка».

Каждый вечер после работы, наевшись каши с мясом, доставал отцовские наброски, с нежностью в тысячный раз разглядывал выгнутое тело своей красавицы. Она ему говорила:

– Арви, наказание не должно внушать больше отвращения, чем проступок! Люди гибнут от голода, тысячи людей. Они не все виноваты. Надо их пожалеть.

– Не будем жалеть. Они должны умереть, чтобы ты жила и процветала! Я атеист, но мне нравится, когда в чистенькой церковке на скале поют гимны, а вокруг гуляют тучные коровы. Красные хотели прогнать пастора, отнять твою коровку, и не было бы у тебя сливочек на завтрак.

– Ну и хорошо, раз такое дело. Не буду с тобой спорить. Я не могу пить кофе без сливок. Горько. Пусть заключённые умирают, всё равно их приберёт испанка. Кстати, Арви, в одном из бараков – сын старосты общины той самой церкви на скале. На него папаша настучал.

– За что?

– Похаживал к русской террористке – она бомбами не бросалась, но хотела устроить в сельской школе марксистский кружок. Её муж в Петроград свалил.

– Опасная женщина.

– Вот и староста так подумал и донёс на своего Онни, чтобы беду от него отвести. А получилось только хуже. Марксистку вместе с товарищами расстреляли в лесочке. Этих опасных десяток был в деревне. Онни, дурачок, взял её детей, привёл в дом. Староста побежал жаловаться в охранку. На что рассчитывал – непонятно. Теперь парень с этими детьми загибается от недоедания. Их три штуки и, кажется, двое уже холодненькие. Возьми фонарь, пройдись по баракам.

– Эти холодненькие, зато другие будут тёпленькие. Я никуда не пойду, дождь. И не моё дело следить, как кормят заключённых. Рюсся несут нам беду.

– Но не все же русские красные.

– «Русак всегда будет русаком, хоть в масле его изжарь», знаешь такую поговорку? У русских – «идеи», а это вредно и отвратительно.

– Арви Тролле, в твоих жилах течёт благородная шведская кровь, у твоих предков тоже было полно красивых идей. Коммунисты хотят отменить частную собственность, чтобы мир стал прекрасен и справедлив, правда, для этого нужен террор, но тут уж ничего не поделаешь, без «смертельного убийства» крестьянин не поймёт, что нужно отдавать корову. Крестоносцы хотели привести всех в рай, где вечное блаженство, некоторые даже на большее рассчитывали – например, поправить расстроенное имение. Для этого рубили, топили, душили. Ну а как иначе объяснишь, во что следует верить?

– Это ты мне мою семейную историю рассказываешь?

– В том числе. Правда, у тебя все были богаты и равнодушны к своему богатству, счастливые люди. Вашим просто хотелось заставить население уверовать в доброго Боженьку. Реки крови проливали Христа ради.

– Мне до Него нет дела. И шведы мне не близки. Не забывай, что моя мать, матушка, которую я совсем не помню, – из карельских крестьян.

– Знаю, молодой Пяйве на этюдах встретил нимфу и отвёз её жить в город. Вы с сестрой каждое лето проводили у бабки с дедкой на берегу озера, у подножия горы из белого кварца. Прекрасное место, там живут Акка, Пахо и Укко – мощные божества, что ни попросишь – сделают. Правда, мать твою не уберегли. Бабушка учила Урсулу плести кружево.

– А дедушка водил меня подглядывать за голыми девками, которые с мостков прыгают в воду.

– Да, белые и жёлтые кувшинки, нежность, свежесть, женский смех. Арви, я почти ревную!

– Моим деду и бабке не нужны «идеи». Никому из тех, кто возится в земле и пасёт скот, не нужны чёртовы «идеи».

– Ты не хочешь, чтобы им объясняли, что бытие определяет классовое сознание?