Хроника Горбатого

Здоровые Суоми и Германия занимали целую стену спартанской, лишённой всякого намёка на мещанский уют комнаты Арви в доме Хакмана на улице Водной Заставы. Однажды Пяйве увидел, что приехавший на выходные сын, замерев, стоит перед картиной – в мундире, но без штанов.

– Хороший мальчик. Но что-то не так, что-то не так…

На выставке в Рёгенсбурге Арви был с отцом. Фюрер приветствовал Пяйве, назвал его живопись «настоящим искусством», в отличие от «сумятицы» Эмиля Нольде, дискредитирующей немецкую культуру и смахивающей на «сутинскую гнусь». Пяйве вступился за любимых экспрессионистов, сказал, что в картинах Сутина жизнь пульсирует, его портреты – признание в любви к человечеству, натюрморты – реальность, которая, словно пивная пена, бьёт и льётся через край. Фюрер морщился и дёргал плечом. Он любил стройность, ясность, размеренность, ему хотелось, чтобы в быте и искусстве всё было «аккуратненько», основательно, спокойно. Работы Хаима Сутина напоминали ему детские кошмары, спровоцированные высокой температурой: живое горячее месиво, враждебная биомасса наваливалась и душила.

Отпихнув отца, Арви позволил себе заговорить с фюрером о трогательной красоте Суоми – она не так благородна и прекрасна, как Германия, но в высшей степени ей родственна.

– Я простой солдат, я считаю себя финном, хотя во мне течёт и шведская кровь. По семейным преданиям, мой пращур был ярлом, возвышался над многими людьми и поклонялся Одину, его потомки – рыцари-крестоносцы, очищали землю от язычников и не боялись умереть в бою. Вместе со слугами Божьими из немецких земель мы проявляли чудеса отваги и противостояли дикарям. Я не верю в Христа, но у меня есть идеалы. Я – патриот и люблю финский народ. Да здравствует великая Германия! И да здравствует маленькая Суоми.

– Финны – близкий нам нордический народ, – ответствовал фюрер. – Да, симпатичный народ. Наши предки поклонялись сильным богам. Они были уверены в своей правоте. Мы должны брать с них пример. Нельзя колебаться. Прочь сомнения! Что спасёт немецкого и финского крестьянина? Разумный порядок! Народ должен следовать врождённому расовому закону жизни. Я тоже далёк от христианства. Мне претит религиозность, которая подразумевает в человеке раба, а в Боге – господина. Это не по-индогермански! Истинный ариец не считает себя рабом, он молится не на коленях, без унижающих человеческое достоинство земных поклонов, но с поднятой головой, со взглядом, направленным к горным вершинам, и с руками, простёртыми вверх. Взгляните на аллегорию Германии. Эта девушка приветствует восходящее солнце. Она в гармонии с древними богами и силами природы. Ей не нужен «тот мир», она прекрасно себя чувствует в «этом». Индогерманцы не боятся своих богов. Рабское отношение к Богу характерно для семитских народов.

Любуясь Розочкой Йозефсон, фюрер продолжал пересказывать теорию Ганса Гюнтера:

– Индогерманец стоит перед Богом, как цельный человек, в полной мере сохранивший чувство чести. Я уважаю ваших героических предков, Тролле. Но надо признать, что средневековая, да и нынешняя религиозность имеет ярко выраженный восточный характер. Заимствованные нами иудейско-христианские ценности и представления мешают понять величие индогерманского народа и его веры. Ваш пращур-крестоносец был бы гораздо счастливее, если бы его Бог был ему другом, которому можно доверять, а не господином, которого следует бояться.

– Мой фюрер, и я об этом думал! Я сильный человек, и предки мои были сильные, но внутренне несвободные, что-то их мучило, гнало в чужие края. Они искали свой идеал, и я не знаю, находили ли. Но мне кажется, что я – нашёл. Я вижу божественное в простом. В сочной траве, в кружке молока, смехе моего дорогого племянника, даже в крепкой женской заднице, фюрер, даже в здоровой коровьей лепёхе. Простите, я занимаю ваше время, у вас много государственных дел, но скажите, во что верите вы?

– Мой Тролле, у нас много общего. Мы всё отдадим за улыбки наших племянников! Ради них будем штурмовать даже небеса. Я верю во всемогущего творца, он дал мне силу мысли и силу убеждения. Он меня опекает и приведёт к победе. Я его ясно вижу. Ему не нужно наше страдание, рабство, унижение, вся эта жертвенность, которая суть торговля в жидовской лавочке. Мой народ в заблуждении, ему морочат голову… Вот уже две тысячи лет, как немец в разладе с самим собой, несёт бремя тяжёлых испытаний. Дни величия и процветания сменяются тяжёлым упадком.

– Две тысячи?