Хроника Горбатого

– А норвежцы сами не знают, что им нужно. Нет национального единства, кто в лес, кто по дрова. Старикашка Гамсун понимает, что правда – в силе. Чует своим босяцким нутром.

– Тебе «Голод» никогда не нравился, – сказал Эйно. – Помню, как тебя разозлило, что я его читаю.

– Я вырос в тёплом зажиточном доме, Эйно. Как, впрочем, и ты. Я не люблю всё это нищенство – нищенство во всех смыслах слова, и финансовое, и духовное, ибо оно перерастает в патологическую мизантропию. А я не мизантроп. Боюсь, что фюрер мизантроп. Судя по его книге, у него было бесприютное детство. Он не чувствовал по отношению к себе какой-то особенной, сильной любви. А мы в ней купались, стояли под её струями, как под душем. Мама ушла слишком рано, но отец делал нашу жизнь красивой и счастливой, да, Урсула? Наш Пяйве фонтанировал счастьем. Из него хлестали жизненные соки. Папа состоял из спермы и шампанского. Не смейтесь, я знал его лучше всех. Я не унаследовал способность чувствовать полноту бытия. У меня нет сил бесконечно наслаждаться и восторгаться. Я не способен к безотчётной радости. Меня всегда мучила душевная импотенция. А папа мог взлететь на небо от женщины, картины, пирога, хорошо засоленной рыбы.

– Дядя, не пропусти приём лекарства. Ты устал?

– Анна, я скоро пойду спать. Хочу сказать вам следующее. В союзе с Германией я одержу победу над красным драконом. Я вызволю невесту из лап чудовища и освобожу карельское племя. Во имя нашей с тобой, Урсула, безвременно ушедшей матушки. Во имя всех карелов, которых издавна раздирают на части тёмные силы. Карелы, полонённые большевиками, примут нас с распростёртыми объятиями. Они встанут в наши ряды. Скоро мы войдём в земли, которые принадлежат нам по кровным узам, искупаемся в Белом море и сосчитаем все морские звёзды. Да здравствует великая Финляндия! Урсула, кажется, у тебя молоко убежало.

Пошатываясь, Арви пошёл в свою спальню.

– Войны – это душевная болезнь человечества, – сказала Урсула, – а наша страна – пешка в политической игре великих держав.

Руна четвёртая Арви и Йозеф «освобождают» Карелию

В тот момент, когда Германия напала на Советский Союз, Арви почувствовал себя абсолютно здоровым. Началась мобилизация, «дети» остались с Урсулой, Арви и Йозеф оказались в одной дивизии, размещённой в приграничной зоне. Младший Тролле рвался в Райволу и с нетерпением ждал наступления. В своих радужных снах встречал невесту и с весёлой песней шёл дальше – на Ленинград. Однако вскоре их с Йозефом перекинули «освобождать» Ладожскую Карелию. Они сражались бок о бок с немецкими камрадами.

Йозеф проявлял исключительный героизм. Не раз после ожесточённой стычки с неприятелем к нему в палатку приходили немецкие командиры, чтобы пожать руку «храброму финну». В августе Йозеф и Арви принимали участие в боях за Кексгольм. Йозеф был ранен, небольшой осколок снаряда влетел в спину, перебил ребро. Его спешно оперировали в госпитале, который расположился в здании деревянного вокзала – оно чудом уцелело в охватившем город пожаре. Очнувшись, Йозеф обнаружил себя в койке рядом с железнодорожной кассой. Несколько дней он лежал практически без движения, не мог ни читать, ни писать, лишь пялился по сторонам и представлял себе служащих, которые на этом месте в течение многих лет продавали билеты местным жителям, дачникам, туристам, ныне разогнанным войной. Досконально изучил потолок, прислушивался к свисткам воображаемых паровозов и мечтал куда-нибудь уехать. Немецкий офицер пришёл его навестить. Сказал, что восхищается боевым духом финских собратьев по оружию, подарил плитку шоколада, фотографию голой девушки и пожелал скорейшего выздоровления. Йозеф ответил, что никакой он не финн:

– Моя мать еврейка, по еврейским меркам я еврей, по немецким тоже. Германия – моя родина, я свободно владею баварским диалектом. Но я еврей. Я от всего отказался – от родины, от народа. Я служу моей Даме сердца, она финка. Для неё я рыцарь. Для немцев – еврей. Для евреев, думаю, предатель.

– Вы смело прикрывали огнём перемещение нашей группы. Для меня вы прежде всего храбрый воин. Хайгитля!

– Фюрер куда-то дел слепую старуху, которая меня воспитала. Думаю, её больше нет на этом свете. А я вместо того, чтобы встать на путь отмщения, служу Анне, хочу вернуть ей потерянный дом в Выборге и для этого сражаюсь бок о бок с немецкими солдатами.

«Я хулить себя по праву
Должен, коль на то пошло:
Тоже выдумал забаву –
Ей служить, себе во зло»[63]

.

Я в сетях раздора, камрад, – оставил немощную фрау Гусман ради юной красотки.

– Храбрый Йозеф, вы вернёте вашей Даме Анне её замок. Возможно, в скором времени, если нас сведут дороги судьбы, в Выборге мы скажем друг другу «Prost!»[64] Я вам желаю крепкого здоровья. В душе вы истинный ариец. Хайгитля!

– Я не могу поднять руку. Хайль.