Хроника объявленной смерти, объявленной заранее

Алькальд сообщил о случившемся генералу Петронио Сан Роману срочной телеграммой, приведя последнюю фразу дословно. Генерал Сан Роман, должно быть, воспринял пожелание сына буквально, поскольку не поехал за ним сам, а отправил супругу с дочерьми и еще двух женщин постарше, — похоже, то были его сестры. Они прибыли на грузовом пароходе, закутанные с головы до ног в глухой траур по случаю несчастья, обрушившегося на Байардо Сан Романа, с волосами, распущенными в знак скорби. Перед тем как ступить на берег, они скинули туфли и прошагали босиком по раскаленной пыли полудня через весь городок до самого холма, с корнем вырывая на себе волосы и издавая вопли столь истошные, что они были похожи на возгласы радости. Я видел их шествие с балкона Магдалены Оливер и, помню, подумал, что подобное отчаяние можно разыгрывать, только чтобы скрыть иной, больший позор.

Полковник Ласаро Апонте проводил их до дома на холме, а позднее туда поднялся доктор Дионисио Игуаран — на муле, служившем ему каретой скорой помощи. Когда солнце смягчилось, двое муниципальных служащих на гамаке, подвязанном к деревянному шесту, спустили с холма Байардо Сан Романа, укрытого накидкой до подбородка и окруженного свитой плакальщиц. Магдалена Оливер подумала, что он умер.

— Collons de déu![12] — воскликнула она. — Какая утрата!

Он снова был повержен алкоголем, однако и впрямь не верилось, что несут живого, — его правая рука волочилась по земле, и стоило матери уложить ее в гамак, как рука опять вываливалась, так что на земле остался след — от обрыва холма до самого причала. То было последнее, что осталось нам от него, — воспоминание о жертве.

Виллу они покинули, ничего не тронув. Мы с братьями во время каникул поднимались на холм, используя дом для своих ночных гулянок, и с каждым разом находили в заброшенных комнатах всё меньше ценных вещей. Однажды мы наткнулись на чемоданчик Анхелы Викарио, который та попросила у матери в свадебную ночь, но не придали находке особого значения. То, что мы обнаружили внутри, казалось обычными предметами женской гигиены и косметики, их истинное назначение я узнал лишь по прошествии многих лет, когда Анхела Викарио рассказала мне про уловки повитух, которым ее обучали, чтобы она смогла обмануть мужа. То был единственный след, который она оставила в доме, ставшем очагом ее супружеской жизни на пять часов.

Годы спустя, когда я вернулся, чтобы собрать последние свидетельства для этой хроники, уже и золы не осталось от счастья Иоланды Ксиус. Вещи продолжали потихоньку исчезать, несмотря на неослабную бдительность полковника Ласаро Апонте, — пропал даже платяной шкаф с шестью зеркалами, который мастерам из Момпоса[13] пришлось собирать внутри дома, поскольку шкаф не проходил в дверь. Поначалу вдовец Ксиус радовался, усматривая в этом потусторонние способности его супруги, желающей забрать свое. Полковник Ласаро Апонте над ним подшучивал. Но как-то вечером полковника осенила идея провести спиритический сеанс, чтобы раскрыть тайну, и душа Иоланды Ксиус самолично подтвердила ему, что и вправду забирала для своего загробного дома побрякушки былого счастья. Вилла начала разрушаться. Свадебный автомобиль перед домом растаскивали по частям, и, в конце концов, от него остался лишь каркас, гниющий от непогоды. В течение многих лет не было известий о его владельце. В следственном заключении имеются его показания, но настолько краткие и формальные, что, похоже, их добавили в последний момент, чтобы соблюсти установленный порядок. В тот единственный раз, когда я попытался поговорить с ним двадцать три года спустя, он принял меня с явной агрессией и отказался сообщить даже самые незначительные сведения, которые могли хоть немного прояснить его участие в драме. При этом даже его родители знали о сыне немногим больше, чем мы, и понятия не имели, чего ради он приехал в этот глухой городишко без какой-либо ясной цели, не считая женитьбы на женщине, которой никогда прежде не видел.

Об Анхеле Викарио, напротив, я постоянно получал отрывочные сведения, идеализировавшие в моем представлении ее образ. Моя сестра-монахиня одно время путешествовала по селениям верхней Гуахиры, пытаясь обратить в христианство последних идолопоклонников, и, чтобы поболтать с Анхелой, частенько заворачивала в обожженное карибской солью селение, где мать Анхелы попыталась похоронить свою дочь заживо. “Привет тебе от кузины”, - всегда говорила сестра. Моя вторая сестра — Маргот, также навещавшая Анхелу Викарио в первые годы, рассказала мне, что они купили большой дом со всей обстановкой, с громадным, продуваемым ветрами двором, и что у них была только одна проблема — ночной прилив, когда всплывало содержимое выгребных ям, а на рассвете в спальнях бились рыбы. Все, кто видел Анхелу Викарио в то время, рассказывали в один голос, что она увлеченно и умело вышивала на машинке и что это занятие помогало ей забыться.