Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

– Никак нет, господин ротмистр, их высокоблагородие изволили отъехать в Петроград, сказывали, что суток на трое – пятеро.

Жамин видел, что его слова произвели на ротмистра впечатление, тот сжал кулаки, и Жамину показалось, что ротмистр точно так же, как кулаки, сжал и скулы, и глаза, и всё своё круглое, лысое лицо.

«Щас глазами меня застрелит!.. Закроет, откроет и застрелит!» – подумал он, и радость подкатила к самому горлу.

– Идёмте! – неожиданно сказал ротмистр и повернулся к казарме.

В канцелярии ротмистр, не говоря ни слова, разложил схему местности к западу от Риги и ткнул пальцем:

– Вот здесь встанете, двадцать вёрст… Между рекой Аа и Баби́тским озером, вот так, – ротмистр ребром ладони показал рубеж, – поперёк шоссе. На месте разберётесь… на всё про всё сутки…

Ротмистр повернулся и вышел, не дожидаясь уставного доклада. Жамин услышал, как ротмистр хлопнул дверью авто, достал свою схему, и в этот момент вошёл подхорунжий.

– Рр-шите, вашбродь? – спросил он и вытянулся у двери.

– Подойди! – не поднимая глаз, чтобы не выдать радости, сказал Жамин. Подхорунжий шагнул к столу. – На сборы, – Жамин достал часы, – короче, со сборами не мешкай, выдвигаемся утром… встанем здесь… завтра в полдень должны занять позицию… – И он показал на схеме рубеж, куда отряд должен был переместиться. – Выполняй!

XV

Поручик Смолин заскочил на площадку вагона уже на ходу. Он толкнул протянутую ему в помощь руку проводника, усатого старика в чёрной форменной фуражке, и, бормоча ругательства, пошёл в вагон. Тот удивлённо посмотрел в спину нахалу и хотел было высказаться, но вспомнил, что только что перед его глазами мелькнул значок гвардейского полка на мундире поручика, и решил не связываться, в конце концов, билет в руке офицера был.

Со своей стороны, поручик совершенно не собирался грубить проводнику, но его задержал жандармский патруль в кассе станции Сигулда, после того как он уже купил билет. И вышло с жандармами непросто, на них не подействовал ни пажеский перстень, ни значок лейб-гвардии кирасирского его величества полка, ни нашивка за побег из вражеского плена. У жандармского вахмистра разговору было об одном: «Ваш документ!» и «Извольте дождаться господина караульного начальника!». Только когда от невозможности ситуации и полной внутренней безвыходности поручик, выкатив сквозь жандармов налитые кровью злые глаза, пошёл в сторону уже гремевшего сцепками поезда, они подались и освободили дорогу на перрон.

– Хамы! – стиснув зубы, прорычал Смолин. – Сволочи!

Однако перед проводником он счёл за лучшее загладить допущенную грубость, всё же от этого старика зависело, какое достанется купе, хорошо бы свободное.

Смолин повернулся:

– Любезный! Не держите на меня зла, боялся, что не успею! Вот вам за беспокойство!

Проводник вагона I класса, человек по характеру незлобивый, более того, дома много терпевший от сварливой хозяйки и в пути отдыхавший с пассажирами, людьми состоятельными, любезными, а главное, временными, уже не обижался и с благодарностью принял сложенную вчетверо, но вполне узнаваемую ассигнацию.

– Полу́чите ещё, если будет свободное купе, – добавил Смолин и по улыбке проводника понял, что свободное купе будет.

– Прошу за мной, господин офицер, до Пскова вас никто не потревожит…

– А после? – Ремарка проводника про Псков была разочаровывающей.

– А после, господин офицер, как Господь положит и станционное начальство, ежели будут какие особые распоряжения или ещё чего… уж не взыщите, мы люди маленькие!

Смолин промолчал, пропустил проводника с ключом вперёд и глянул в окно, и почувствовал, как внутри у него всё заледенело, – под окном, вдоль дороги, ехала в рессорной коляске Лаума.

– Сволочь!

– Чего изволите? – оглянулся на него проводник.

– Ничего, любезный… – ответил Смолин и перекинул саквояж из одной руки в другую.

Проводник увидел это, подумал, что, видать, тяжёлый саквояж, и заспешил к последнему купе.

– Прошу, располагайтесь, чайку?

– Да, любезный…

– Пару минуточек, господин офицер, не извольте беспокоиться…

Смолин поставил на полку саквояж, сунул проводнику ещё и облегченно вздохнул по поводу того, что окно купе выходило на другую сторону дороги.

Лаума от его подношения отказалась.