Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

– А вы ему записку оставьте у коменданта станции… – подхватил фон Мекк.

– А что написать? – спросил Курашвили.

Дрок и Гвоздецкий в ответ пожали плечами.

– А напишите… что-нибудь…

– А можете ещё написать… например… главному хирургу…

– Вместе они быстро разберутся…

Неведомо какими путями слух о «рождественских каникулах» Курашвили дошёл до офицеров, и они нет-нет да и подначивали.

– Ну вас, господа… – Курашвили сделал вид, что обиделся, вырвал из блокнота листок, устроил на коленях на томике Чехова и написал записку для Четвертакова, что полк снялся с места, все указания он должен получить у военного коменданта, расписался и поставил дату «29 февраля 1916 года».

* * *

«Почему никто не указал, где встать? – думал Жамин, глядел на схему и вправо и влево посматривал на широкую Двину. – И этого нет нигде, шулера…» Шулером Жамин называл начальника отряда поручика Смолина и злился на него. А мог и не злиться, присутствие Смолина в отряде отмечалось только тем, что Смолин и его свита принимали утреннее построение, издалека наблюдали за учениями, а вечером являлись и Смолин с Жаминым до утра садились за карты. Пили, Жамин отказывался, а Смолин каждый раз предлагал и принимал отказ моментально и без возражений, приговаривая: «Ну, дружище, воля ваша!»

Вопрос места, где встать, возник, когда прошли Ригу.

Миновали насквозь, Жамин почти не заметил, был в своих мыслях. Мысли имел тревожные, можно сказать, волнительные – в Риге была Елена Павловна, это уже подтвердилось без всяких сомнений, были из госпиталя выздоровевшие, которые её видели.

Фёдор Гаврилович мучился оттого, что изнутри его где-то глубоко сосало желание увидеть Елену Павловну, а на поверхности он сознавал, что ничего это не даст, кроме обиды и оскорбления, – «ежли она меня любит как брата», и очень не хотелось мучиться из-за этого. Но если честно сказать, то это были уже не те мучения, что он испытывал всю вторую половину прошлого года.

Он успокаивался тем, что маслом его душу полила Лаума. Фёдор Гаврилович вспоминал Лауму в гроте и ёрзал в седле.

– Вашбродь! – услышал он голос подхорунжего.

– Чего? – спросил он совсем не по-уставному.

– Гляньте, каки домищи, красота, глаз нету!

«Коли нету, так чё таращиться?» – подумал он и посмотрел на подхорунжего. Тот задрал голову во всю высоту шпиля кирпичного костёла, хотя местная немчура называла это «ки́рхой».

– И чё? – спросил он, удивляясь, как с головы подхорунжего не спадает папаха, заломленная на самый затылок.

– Так што, ваше благородие, Фёдор Гаврилыч, я такого сроду не видывал, шобы так вы́соко! – На лице подхорунжего сияло восхищение. – Уж нашто в Ростове колокольня, а всё не то! А энти, – подхорунжий показал рукой на красивые дома, – будто из теста леплены, чисто пряники!

Жамин отвернулся и хмыкнул: «И всего-то человеку надо, чтобы счастья – шире рожи! – Но всё же огляделся. – Ну, красиво! Ну, похоже на пряники, што есть, то есть! Ну, так што теперь?»

А и вправду было красиво, куда как!

С площади, по которой прошёл отряд, уже была видна широкая река и по левую руку два больших моста.

* * *

Предмостные укрепления Жамина тоже интересовали. Он глянул на часы, был полдень. Он оставил отряд стоять на набережной, взял с собою подхорунжего и двух вестовых и поехал по дороге вдоль берега сначала направо. Берег был относительно высокий, крутой от сажени и выше, обложенный серым камнем, с торговыми пристанями. Вернулся к предмостным укреплениям и поехал налево. Там всё было одинаково похоже. Городские постройки подпирали берег, близко, всего лишь через дорогу. Где и как расположить отряд, было непонятно. Тогда Жамин решил встать справа от предмостных укреплений и пошёл знакомиться с артиллерийским командиром. Командир сказал, что лучше будет расположиться между мостами – этим и железнодорожным, они были построены так близко друг к другу, как Жамин ещё никогда не видел, метрах в пятидесяти, предмостные укрепления единые, и предложил связь. Жамин согласился, оставил отряд с подхорунжим, а сам с отделением проехал дальше железнодорожного моста. Вдоль противоположного берега слева от моста тянулся длинный-предлинный остров, делавший реку у́же, и он подумал, что нужно держать этот остров и оба моста в поле зрения.

Когда всё было обговорено и расположено, Жамин стал всматриваться в противоположный берег, и не нашёл ни одного ориентира – серый остров сливался с серым берегом. Жамин в бинокль видел кустарник и невысокие рощи, за ними постройки левобережной Риги – дома были невысокие и на расстоянии от берега, а на самом берегу было не за что зацепиться.