— Как вам будет угодно, сударь, — сказал Мержи и снова поехал рядом с графиней, лошадь которой успела уйти вперед. Графиня ехала с головой, опущенной на грудь, и, казалось, всецело была занята своими мыслями. Все трое молча доехали до перекрестка, которым кончалась тропинка.
— Кажется, мы слышим звук трубы? — спросил Коменж.
— По-моему, это со стороны заросли, влево от нас, — ответил Мержи.
— Да, это трубит рог, и я уверен теперь, что это болонский рог. Разрази меня бог, если это не трубач моего приятеля Помпиньяна. Вы представить себе не можете, господин Мержи, какая огромная разница между болонским охотничьим рогом и теми, которые выходят из рук наших жалких парижских ремесленников.
— Этот слышен на огромное расстояние.
— А какое полнозвучное пение! Собаки, услышав его, забывают десятимильный пробег. Сказать правду, прекрасные вещи умеют делать только в Италии и во Фландрии. Что вы скажете об этом вороте валонского образца? Он так идет для охотничьей одежды. У меня есть вороты и брыжи, сбитые в пену, для бального костюма, но этот совершенно простой; вы думаете, его сумели бы вышить в Париже? Ничуть не бывало. Он доставлен мне из Бреды; если хотите, я закажу вам такой же через моего друга, живущего во Фландрии… Но, — он оборвал речь громким взрывом хохота, — вот рассеянность, боже мой, я совсем и не подумал…
Графиня остановила коня.
— Коменж, охота прямо перед нами, и, судя по пению рогов, начали травить оленя.
— Прекрасная дама, я уверен, что вы правы.
— И что же? Вы не хотите быть участником травли?
— Обязательно, иначе погибла наша слава охотников и наездников.
— Так вот, надо спешить.
— Да, наши лошади отдышались немного. Итак, давайте нам знак.
— Я? Я устала. Я остаюсь здесь. Господин Мержи останется со мною. Ну, отправляйтесь.
— Но…
— Но… Неужели вам нужно говорить два раза? Дайте шпоры.
Коменж не двигался с места. Краска залила ему лицо. Он с бешенством переводил глаза то на Мержи, то на графиню.
— Госпоже Тюржис необходимо остаться вдвоем, — сказал он с горькой улыбкой.
Графиня повелительным жестом указала в направлении кустарника, откуда неслись звуки рога, и сделала концами пальцев весьма многозначительный жест. Но Коменж еще, казалось, не собирался предоставить поле действия своему сопернику.
— Ну, кажется, придется говорить напрямик. Оставьте нас, господин Коменж, ваше присутствие мне противно. Теперь вы меня поняли?
— О, вполне, сударыня, — ответил он с яростью и досказал, понижая голос, — но что касается этого вашего развлечения, то вам недолго придется забавляться. Прощайте! Господин Мержи, до свиданья!
Два последних слова он произнес с особым подчеркиванием, потом, сразу давая обе шпоры, он пустился вскачь.
Графиня придержала лошадь, стремившуюся последовать за ускакавшим, перевела ее в шаг и сначала ехала молча, по временам поднимала голову, вскидывая глаза на Мержи, словно собираясь заговорить, но отводила глаза в сторону, чувствуя смущение от того, что не может найти начальной фразы для разговора. Мержи счел себя обязанным начать первым.
— Горжусь, сударыня, оказанным мне предпочтением.
— Господин Бернар… умеете ли вы обращаться с оружием?
— Да, сударыня, — ответил он с удивлением.
— Но я хочу спросить, умеете ли обращаться хорошо, очень хорошо?
— Достаточно хорошо для дворянина и несомненно плохо для фехтовального мастера.
— Но в стране, в которой мы живем, дворяне лучше владеют оружием, чем профессиональные фехтовальщики.
— Действительно, мне говорили, что они теряют в фехтовальных залах время, которое они могли бы использовать гораздо лучше.
— Лучше?
— Да, конечно. Не лучше ли беседовать с дамой, — прибавил он с улыбкой, — чем обливаться потом в фехтовальном зале?
— Скажите мне, часто ли вы дрались на дуэли?
— По милости божьей, ни разу, сударыня. Но почему предлагаете вы этот вопрос?
— Примите за правило, что никогда не следует спрашивать даму, почему она поступает так или иначе; по крайней мере, таковы правила благовоспитанного дворянства.
— Буду сообразовывать с ними свои поступки, — сказал Мержи с легкой улыбкой, отвешивая поклон до самой конской шеи.
— Тогда… как же вы поступите завтра?
— Завтра?
— Да, не делайте удивленного вида.
— Сударыня…
— Отвечайте прямо на вопрос: я знаю все. Отвечайте же! — воскликнула она, протягивая к нему руку с жестом королевы; концом пальца она коснулась обшлага Мержи. Он вздрогнул.
— Сделаю все, что могу, — наконец, произнес он.
— Ваш ответ мне нравится. Вы не трус и не забияка. Но должны знать, что ваше первое выступление сталкивает вас с очень опасным человеком.
— Что делать? Несомненно, мне будет очень трудно, как и сейчас, — прибавил он улыбаясь. — Я видел всегда только крестьянок, а сейчас, в мое первое появление при дворе, я говорю наедине с прекраснейшей из женщин двора королевской Франции.
— Ну, будем говорить серьезно. Коменж — первый фехтовальщик этого двора, при котором столько завзятых головорезов. Он — король утонченных дуэлистов.
— Говорят.
— Ну, и вы нисколько не обеспокоены?
— Повторяю, я сделаю все, что могу. Никогда нельзя отчаиваться, имея добрую шпагу и божью помощь.