Хроника времен Карла IX

Однажды утром, когда капитан, лежа в кровати, читал, ожидая завтрака, «Весьма ужасную жизнь Пантагрюеля», а брат его под руководством сеньора Уберто Винибеллы брал урок игры на гитаре, слуга доложил Бернару, что в нижней зале его ждет какая-то весьма опрятно одетая старуха, заявившая в очень таинственной форме о своем желании говорить с Бернаром. Он сошел вниз немедленно и принял из сухощавых рук старухи, которая оказалась ни Мартой, ни Камиллой, письмо, разливавшее вокруг себя сладкий запах. Оно было перевязано золотой нитью и запечатано зеленым воском широкой печатью, изображавшей вместо герба простого амура, приложившего палец к губам. На печати была выгравирована надпись: «Callad»[48]. Он вскрыл пакет и нашел в нем всего лишь одну испанскую строчку, которую он едва понял: «Esta noche, una dama espera a V. M.»[49].

— Кто дал вам это письмо? — спросил он старуху.

— Дама.

— Ее имя?

— Не знаю. Она испанка, судя по ее собственным словам.

— Откуда она меня знает?

Старуха пожала плечами.

— Ваша слава храбреца навлекла на вас это несчастье, — сказала она издевательским топом. — Но скажите мне прямо: придете вы или нет?

— А куда?

— Вам нужно сегодня вечером в половине девятого быть в церкви Сен-Жермен Оксеруа, в левом приделе храма.

— Так что же, свидание с этой дамой будет происходить в церкви?

— Нет, за вами придут и отведут вас к ней. Но будьте скромны: являйтесь один.

— Хорошо!

— Вы обещаете?

— Даю слово.

— Итак, прощайте. Главное — не ходите за мной следом.

Она отвесила низкий поклон и скрылась.

— Ну, рассказывай, что нужно было от тебя этой почтенной сводне? — спросил капитан, когда брат поднялся наверх, а преподаватель музыка вышел.

— О, ничего, — ответил Мержи с видом безразличия, делая вид, что он рассматривает внимательно мадонну, о которой мы уже сообщили читателю.

— Перестань секретничать, скажи-ка лучше, быть может, мне проводить тебя на свидание, покараулить на у липе, оттрепать обухом шпаги соперника?

— Это не нужно.

— Ну, как хочешь! Если тебе угодно, храни про себя свою тайну. Но бьюсь об заклад, что тебе так же хочется рассказать ее мне, как мне ее услышать.

Мержи с рассеянным видом перебирал струны гитары.

— Да, Жорж! Я сегодня вечером не смогу пойти на ужин к Водрейлю.

— А, так значит, это сегодня… Хорошенькая?.. Придворная дама?.. Горожанка?.. Дочь купца?..

— Ну, право же, не знаю. Я должен предстать перед женщиной… чужестранкой, но кто она, — не знаю.

— Но, по крайней мере, тебе известно, где ты должен встретиться с нею?

Бернар показал записку и повторил то, что только что услышал от старухи.

— Почерк изменен, — сказал капитан, — и я не знаю, что подумать об этих предосторожностях.

— Это, вероятно, какая-нибудь дама из общества, Жорж!

— Вот каковы наши молодые люди! По ничтожному поводу они воображают, что самые высокопоставленные дамы готовы повиснуть у них на шее.

— Чувствуешь, какое благоухание исходит от этой записки?

— Ну, так что это доказывает?

Вдруг капитан нахмурил лоб, и ужасная мысль пришла ему в голову.

— Коменжи злопамятны, — произнес он, — и, быть может, эта записка придумана только для того, чтобы устроить тебе западню в уединенном месте и заставить тебя расплатиться дорогой ценой за тот удар кинжала, который сделал их богатыми наследниками.

— Вот удивительная мысль!

— Не первый раз любовью пользуются как средством осуществления мстительных замыслов. Ты читал библию? Вспомни, как Самсон был предан Далилой.

— Нужно быть совершенным трусом, чтобы ради такой недостоверной догадки я пренебрег свиданием, которое может оказаться прелестным! Какая-то испанка!..

— Ну хоть, по крайней мере, вооружись. Если хочешь, я отпущу с тобою двоих слуг?

— Ну, вот еще, с какой стати делать весь город свидетелем моего счастья.

— Сейчас это очень принято. Сколько раз я видел, как Арделе, мой большой приятель, отправлялся к любовнице в кольчуге и с двумя пистолетами за поясом… А за ним шли четверо солдат из его роты, и каждый имел кинжал. Ты, очевидно, еще не знаешь Парижа, приятель, и поверь мне, что предосторожности никогда не бывают излишними. Ну, а когда приходит во время свидания соответствующая минута и кольчуга начинает мешать, ее, конечно, снимают.

— Я совершенно не тревожусь. Если бы родственники Коменжа затаили что-нибудь против меня, то что могло бы быть более легким, нежели ночное уличное нападение на меня!

— Ну ладно! Я отпущу тебя только под одним условием, что ты захватишь с собою пистолеты.

— Я согласен, но только это сделает меня смешным.

— Но это еще не все: тебе нужно плотно пообедать, съесть парочку куропаток и пирог с начинкой из петушиного гребня, чтобы с честью поддержать семейную силу Мержи предстоящей ночью.

Бернар ушел к себе в комнату, где он провел по меньшей мере четыре часа, причесываясь, завиваясь, выливая на себя духи и, наконец, упражняясь в произнесении красноречивых фраз, с которыми он предполагал обратиться к прекрасной незнакомке.