Хроника времен Карла IX

— Должен признаться, что я его оправдываю. Она любила мужа, как говорят, а я уважаю ревность.

— Вы говорите так, предполагая, что перед вами Тюржис; но я уверена, что в глубине души вы ее презираете.

В голосе было что-то горькое и грустное, но на этот раз это не был голос Тюржис. Мержи терялся в мыслях.

— Как? — спросил он. — Вы — испанка и не имеете уважения к чувству ревности?

— Оставим этот разговор. Что за черная лента у вас на шее?

— Ладанка.

— А я думала, что вы из стада коласской коровы[53].

— Это правда, но я получил ее от женщины и ношу как память.

— Стоите! Если вы хотите мне нравиться, вы больше не будете думать ни о каких дамах. Я хочу быть для вас всеми женщинами сразу. Откуда эта память? Опять от Тюржис?

— Нет, право же, нет.

— Вы лжете.

— Значит, вы Тюржис.

— Я вас предам, сеньор Бернардо.

— Чем?

— Когда я увижу Тюржис, я спрошу у нее: как смеет она совершать кощунство, давая священные предметы еретику?

Неуверенность Мержи росла с каждой минутой.

— Но я требую отдачи этой памятки. Дайте ее мне.

— Нет, я не могу дать вам ее.

— Я так хочу, неужели вы смеете мне отказать?

— Я обещал ее возвратить.

— Вот еще, что за ребячество эти обещания! Клятва, данная лживой женщине, может быть нарушена, а кроме того, будьте настороже. Может оказаться, что вы носите какой-нибудь опасный талисман. Говорят, Тюржис страшная колдунья.

— В колдовство я не верю.

— И не верите в магиков?

— Я верю немного в магическую женщину. — Он сделал ударение на слове «женщина».

— Послушайте, дайте мне эту ладанку, и тогда, быть может, я скину маску.

— Поймал. Это голос Тюржис!

— Спрашиваю в последний раз: дадите ли вы мне эту ладанку?

— Я вам ее верну, если маска будет снята.

— Ах, вы выводите меня из терпения с вашей Тюржис. Любите ее сколько вам угодно, какое мне до всего этого дело? — Она повернулась в кресле с видом возмущения. Атлас, покрывавший ее грудь, возбужденно поднимался и опускался. Несколько минут она хранила молчание. Потом, внезапно повернувшись, она произнесла насмешливым голосом:

— Vala me Dios! Vuestra Mersed no es caballero, es un monge.[54]

Ударом кулака она опрокинула сразу обе горящие свечи на стол и половину бутылок и блюд. Свет мгновенно погас. В ту же минуту она сорвала с себя маску. В полной темноте Мержи почувствовал, как чьи-то пылающие губы отыскивают его губы и две руки с силой сжимают его в объятиях.

Глава пятнадцатая ВО МРАКЕ

Ночью все кошки серы!

Часы на колокольне соседней церкви пробили четыре удара.

— Иисус, четыре часа. Я едва успею вернуться домой до рассвета.

— Как, злодейка, бросать меня так рано?

— Так надо. Но мы увидимся скоро опять.

— Мы увидимся. Хорошо сказано. Но ведь подумайте, дорогая графиня, что я не видел вас.

— Бросьте вашу графиню. Вы совершенное дитя. Меня зовут донья Мария, и, когда я зажгу свет, вы увидите, что я не та, за кого вы меня приняли.

— С какой стороны дверь? Я сейчас кликну кого-нибудь.

— Не надо. Дайте мне встать, Бернардо! Я знаю эту комнату и знаю, где лежит огниво.

— Осторожно, не наступите на осколки и черепки, это вчерашнее дело ваших рук.

— Я все знаю.

— Отыскали?

— Ах, да! это мой корсет. Святая дева! как же мне быть, я второпях все шнурки перерезала вашим кинжалом.

— Надо спросить у старухи.

— Не шевелитесь. Все сделаю сама. Adios, quierido Bernardo![55]

Дверь открылась и мгновенно захлопнулась. Громкий хохот раздался снаружи. Мержи догадался, что его добыча ускользнула. Он сделал попытку преследования, но в темноте натыкался на мебель, путался в платьях и занавесках и все не мог найти двери. Вдруг она открылась, кто-то вошел с потайным фонарем. Мержи сейчас же схватил в объятия вошедшую.

— Ну, вот попалась! Теперь не ускользнете, — восклицал он, осыпая ее нежными поцелуями.

— Отстаньте же от меня, господин Мержи, — произнес грубый голос, — разве можно этак тискать людей?

Он узнал старуху.

— Чорт бы тебя подрал! — закричал он.

Молча одевшись, взяв оружие и плащ, он вышел из дому в таком состоянии, как человек, который после стакана превосходной малаги хватил, обознавшись, у своего слуги добрый глоток противоцынготной микстуры, долгие годы стоявшей позабытой в погребе.

Мержи проявил большую сдержанность, разговаривая с братом о происшествии. Он говорил об испанской даме редкостной красоты, насколько он мог убедиться в этом без освещения, но не сказал ни слова о своих подозрениях относительно того, кто была эта дама, тщательно скрывавшая свое прошлое.

Глава шестнадцатая ПРИЗНАНИЕ

Амфитрион. Ах, умоляю вас, Алкмена, бросим шутки, я вас прошу. Поговорим серьезно.

Мольер

, «Амфитрион».