Хроника времен Карла IX

Жорж стоял, ожидая окончания фразы, полуоткрыв рот, вытянув шею, выставив вперед левую ногу, — одним словом, в такой позе, какую художник, по моему мнению, должен был бы придать фигуре, олицетворяющей внимание. Но король снова опустил голову на грудь и, казалось, мыслями был за сто миль от того, что секунду перед тем намеревался сказать.

Наступило минутное молчание. Король присел и провел рукой по лбу с выражением усталости.

— Проклятая рифма! — воскликнул он, топнув ногой и звеня длинными шпорами высоких сапог.

Борзая проснулась и, приняв этот удар ногой за обращенный к ней зов, вскочила, подойдя к королевскому креслу, положила обе лапы на колени королю и, подняв свою продолговатую морду, так что ее голова оказалась выше головы Карла, широко разинула пасть и бесцеремонно зевнула, — вот до какой степени трудно привить собаке дворцовые манеры!

Король прогнал собаку, и она со вздохом отошла, чтобы лечь на старое место. Глаза короля как бы нечаянно встретились с глазами капитана. Король сказал:

— Простите меня, Жорж; эта рифма вогнала меня в испарину.

— Может быть, я мешаю вашему величеству? — сказал капитан с глубоким поклоном.

— Нисколько, нисколько, — ответил король.

Он встал и дружелюбно положил руку на плечо капитана. При этом он улыбался, но улыбался только губами. Рассеянные глаза не принимали в этом никакого участия.

— Отдохнули вы после этой охоты? — спросил король, очевидно, затрудняясь прямо приступить к делу. — Олень не сдавался очень долго.

— Государь, я был бы недостоин командовать легкоконным эскадроном вашего величества, если бы рейд, совершенный третьего дня, мог меня утомить. Во время последних войн господин Гиз, видевший меня не иначе, как в седле все время, дал мне прозвище «албанца».

— Да, мне в самом деле говорили, что ты прекрасный наездник. Но скажи, умеешь ли ты стрелять без промаха из пищали?

— Но, ваше величество, я умею обращаться с пищалью; однако, я не могу равняться в этом искусстве с вами, государь. Не всем же дано это искусство в такой мере!

— Подожди, видишь ты эту длинную пищаль? Заложи в нее двенадцать картечей; будь я проклят, если ты не всадишь их одним зарядом в грудь какому-нибудь басурману, которого ты возьмешь на прицел шестидесяти шагов.

— Шестьдесят шагов — расстояние большое. Я не хотел бы делать опыт в присутствии такого стрелка, как ваше величество.

— Эта пищаль может загнать в человеческое тело пулю и на двести шагов, лишь бы пуля была по калибру.

Король вложил пищаль в руки капитана.

— Очевидно, она бьет так же хорошо, как хороши ее украшения, — сказал Жорж, осматривая пищаль со всех сторон и пробуя спускать курок.

— Я вижу, ты знаешь толк в оружии, молодчина! А ну, прицелься-ка, чтобы я посмотрел, как ты это делаешь.

Капитан исполнил.

— Прекрасная вещь — пищаль, — продолжал Карл, медленно выговаривая слова. — На сто шагов вот этаким нажимом пальца без промаха можно убрать с дороги врага, ни кольчуга, ни панцырь не устоят перед добрым зарядом.

Как мы уже говорили, Карл IX не то в силу привычки, уцелевшей с детства, не то в силу прирожденной трусости, почти никогда не смотрел в лицо собеседнику. На этот раз, однако, он взглянул капитану в лицо с пристальным и очень странным выражением. Жорж невольно опустил глаза, и король сделал то же самое. Еще раз наступило молчание; Жорж его нарушил.

— Какая б ни была искусная ловкость человека, стреляющего огненным боем, но все-таки копье и шпага вернее.

— Это так. Но, знаешь ли, пищаль…

Карл странно улыбнулся и мгновенно продолжал:

— Я слышал, Жорж, что адмирал жестоко оскорбил тебя?

— Государь…

— Я знаю, знаю. Я уверен в этом! Но сердечно был бы рад… Мне очень хочется, чтобы ты сам рассказал мне эту историю.

— Это правда, государь. Я имел с ним разговор по поводу одного злополучного дела, в исходе которого я был крайне заинтересован.

— По поводу дуэли брата? Чорт побери, красивый парень, умеющий проткнуть кого нужно. Уважаю его! Коменж — это фат, он получил то, что заслужил, но в чем, раздери меня черти, в чем эта старая сивая борода могла найти повод для того, чтобы с тобой поссориться?

— Боюсь, что поводом было наше злополучное разноверие и моя перемена вероисповедания, о которой, я думал, уже забыли…

— Забыли?

— По крайней мере, вы, ваше величество, дали пример забвения религиозных разногласий, и ваша беспристрастная справедливость…

— Знай, приятель, что адмирал ничего не забывает.

— Я заметил это, государь, — и лицо Жоржа снова омрачилось.

— Ну, скажи мне, Жорж, каковы твои намерения?

— Мои, государь?

— Да, говори откровенно.

— Государь, в глазах адмирала я — бедный дворянин, а в моих глазах адмирал — старик, которому я не могу послать вызов, и кроме того, государь, — сказал он с поклоном, стараясь придать придворной фразе такую форму, которая, по его мнению, должна была смягчить дерзкий смысл его слов, — если б я имел возможность это сделать, я побоялся бы таким поступком потерять доброе расположено вашего величества.

— Ба! — воскликнул король и тяжело опустил правую руку на плечо Жоржа.