Хроника времен Карла IX

Мария Родригес была особой в возрасте свыше пятидесяти лет. Это была мадридская дуэнья. Не знаю, за какие заслуги Маргарита Валуа взяла ее к себе в дом, после того как Мария приехала во Францию. Возможно, что она держала при себе эту образину, чтобы по контрасту на ее фоне ее собственное очарование было еще более разительным, давая то же впечатление, что полотна художника, изображающие красавиц тех времен рядом с карикатурным уродством их шутов-карликов. Когда Родригес появлялась в Луврском дворце, она смешила всех женщин двора своим напыщенным видом и старомодными платьями.

Мержи затрепетал. Он видел дуэнью однажды и с ужасом вспоминал, как дама в маске назвала себя Марией. Воспоминания в нем перепутались. Он совершенно был сбит с толку. А смех кругом все усиливался.

— Это очень скромная дама, — заговорила графиня Тюржис, — и вы не могли сделать лучшего выбора. У нее совсем не плохой вид, когда она вложит вставную челюсть и наденет черный парик. К тому же ей, конечно, не больше шестидесяти лет.

— Она сглазила его, — воскликнула Шатовье.

— Вы любите древности? — спросила другая дама.

— Какая жалость, — с тихим вздохом говорила молоденькая фрейлина королевы, — какая жалость, что у мужчин бывают такие смешные причуды!

Мержи защищался, как мог. Иронические поздравления сыпались на него дождем. Он был в невероятно глупом положении. По тут внезапно в конце галлереи показался король, и мгновенно остановились смех и шутки. Каждый старательно поспешил сойти с королевского пути, и глубокое молчание сменило шум.

Король провожал адмирала после долгой беседы в своем кабинете. Он дружески опирался на плечо Колиньи, черная одежда которого и седая борода резко контрастировали с молодостью Карла, одетого в блестящее вышитое платье.

Глядя на них обоих, можно было сказать, что юный король с проницательностью, редкой для людей, сидящих на тропе, избрал себе в любимцы самого добродетельного и мудрейшего из своих подданных.

Пока оба проходили по галлерее и все взгляды были устремлены на них, Мержи услышал совсем над ухом голос графини, шепнувшей тихонько:

— Не будьте злопамятны. Держите! Раскройте только тогда, когда выйдете на улицу.

В ту же минуту что-то упало ему в шляпу, бывшую у него в руках. Это был запечатанный пакет с чем-то твердым внутри.

Он спрятал его в карман и через четверть часа, как только вышел из Лувра, он открыл его и увидел маленький ключ и записку: «Это ключ от моей садовой калитки. Нынче ночью в десять часов. Я люблю вас! Маска больше не спрячет меня от вас, и вы увидите, наконец, донью Марию и Диану».

Король проводил адмирала до конца галлереи.

— Прощайте, отец мои, — говорил он, пожимая ему руки. — Вы знаете, как я люблю вас, а я знаю, как вы преданы мне всей душей, всем телом, всей вашей требухой и всеми вашими потрохами.

Король сопровождал эту фразу громким взрывом хохота. Потом, вернувшись к себе в кабинет, он стал перед капиталом Жоржем и сказал:

— Завтра, после обедни, вы придете ко мне в кабинет для разговора.

Он оглянулся и бросил слегка встревоженный взгляд на дверь, из которой только что вышел Колиньи, затем миновал галлерею и заперся с маршалом Рецом.

Глава семнадцатая ЧАСТНАЯ АУДИЕНЦИЯ

Макбет. Так, неужели, терпение вы считаете превыше всех чувств, — что сносите все это?

Шекспир

, «Макбет».

Капитан Жорж явился в Лувр в назначенный час. Тотчас же, назвав свое имя привратнику, он был допущен в кабинет короля, минуя ковровую завесу, приподнятую рукой привратника. Государь, сидевший у маленького стола и собиравшийся писать, сделал ему знак рукой, предписывающий спокойствие, словно боялся произнесением слов оборвать нити мыслей, занимавших его голову.

Капитан в почтительной позе остановился в шести шагах от стола и имел время, таким образом, осмотреться в комнате и ознакомиться с подробностями украшавшей ее обстановки.

Она была очень проста. Ее украшали почти сплошь охотничьи принадлежности, беспорядочно расположенные по стенам.

Довольно хорошая картина, изображавшая деву Марию, украшенная большой веткой букса, висела между длинной пищалью и охотничьим рогом. Стол, за которым монарх писал, был покрыт бумагой и книгами. На полу лежали четки, маленький часослов в одной куче с сетками и с соколиными колокольцами. Огромная борзая спала на подушке рядом.

Внезапно король с бешенством швырнул перо на землю, и крупное ругательство вылетело у него из уст. Поникнув головой, он раза два или три прошелся вдоль кабинета неровным шагом, потом, неожиданно остановившись перед капитаном, бросил на него растерянный взгляд, словно увидел его в первый раз.

— Ах, это вы! — сказал он, делая несколько шагов назад.

Капитан низко поклонился.

— Рад вас видеть. Мне нужно было говорить с вами, но…

Он остановился.