Хроники Арехина

— Его обманешь… Михаил Николаевич действует совершенно по системе Станиславского. Он настолько разозлен и расстроен утерей дирижабля, что не поверить просто невозможно. А каковы его истинные цели, мы узнаем позже. Если будем живы.

— Но вы будете докладывать о комфронта, о золотом запасе?

— Может быть, еще и о чудесном спасении царской семьи? Кстати, племянник Рагозинцева вам никого не напоминает? Великую княжну Анастасию Николаевну, например?

— Вы это серьезно?

— Вот и про золотой запас у меня есть лишь догадки — ваши догадки, Петр Леонидович. А догадками начальство не кормят. Напишу, что знаю наверное: по распоряжению комфронта Тухачевского Михаила Николаевича был произведен испытательный полет дирижабля, во время которого летательный аппарат был утерян. Точка. Ну, а что вы напишете…

— То и напишу: необходимо развивать существующие и создавать новые научные учреждения для изучения фундаментальных законов природы. Займусь сверхсильными магнитными полями, а там посмотрим. Но если подумать, поездка наша показала, что мы знаем, что ничего не знаем, Александр Александрович. Прав Сократ. Вопросов мы получили много больше, чем ответов.

— Не то, чтобы совсем ничего не знаем. Все-таки дирижабль полетел. Это — знание. Да и вопросы — это тоже разновидность знания, не физику мне говорить. Значит, нам есть чем заняться в ближайшие годы.

Паровозный гудок прервал разговор.

— По вагонам!!!

— С этого и начнем. Вернемся в вагон и — поедем дальше.

1

— Доброе утро, товарищ гроссмейстер! — Алевтина, нарзанная нимфа, с улыбкой протянула кружку Арехину. — Сегодня будет замечательная погода!

— Благодарю, а за погоду особо, — ответил Арехин.

Весёлое настроение Алевтины объяснялось и прохладой в павильоне, и малочисленностью исцеляющихся в этот ранний час, и тем, что Арехин был человеком особым, человеком, которого сам товарищ Варнавский провёл по важнейшим местам Кисловодска, всюду рекомендуя как знаменитого гроссмейстера и его личного гостя. Не мешали, верно, и серебряные полтинники, которые Арехин каждый раз вручал подавальщице воды с видом простым и естественным, будто и не было фанерки на стене галереи: «Не оскорбляйте тружеников источника деньгами!»

Кивнув Алевтине на прощание, Арехин вышёл из галереи и дошёл до фонтана, где сел на скамейку. Струя сегодня била на два роста, лягушки тоже старались. Нужно постараться и ему. Он выпил первые три глотка воды. Кружка у Арехина была внушительная, литровая, «папа-слон», с крышкой и питьевым хоботом. Воду эту следовало пить в течение прогулки, и прогулки немаленькой.

Он и пил. Неспешно, с чувством. Хорошо, что нарзан, от литра кизлярки натощак недолго впасть в беспамятство. Чего утром не хотелось, да и нужды в том не было.

Он взял газету, оставленную курортником ещё более ранним, чем он. Или, напротив, поздним: газета — «Вечерний Кисловодск», оказалась вчерашней.

Пробежал глазами. Новостей, как таковых, было немного: санаторий имени Троцкого обзавелся рентгеновским аппаратом, и теперь здоровье передового отряда рабочего класса будет восстанавливаться быстрее прежнего; завод минеральных вод начал поставлять знаменитый нарзан в Эстонию и Германию; пионерская дружина имени Анджиевского высадит в парке города Ессентуки триста саженцев деревьев ценных пород. Из курьёзов природы отмечали появление огненных ящериц в Долине Нарзанов, и тут же сотрудник метеостанции давал разъяснение, что-де ящерицы самые обыкновенные, хотя и реликтовые, а очаги возгорания возникают из-за непотушенных папирос.

— Вы позволите? — обратился к нему курортник. Курортника распознать легко: кружка или стакан с нарзаном, кепи, жёлтый шарф, на плече кожаная сумочка для нужных вещей, толстовка, клетчатые брюки-гольф, полосатые гетры и спортивные туфли. Это у курортников первого класса, курортной элиты. Второму классу брюки-гольф и туфли заменяли полотняные штаны и тапочки, наплечная сумка тоже была полотняной. Третий класс, наиболее многочисленный, вообще одевался раскованно, кто во что горазд, но всех объединяли жёлтые шарфы местного производства и наивная уверенность, что окружающие им рады и готовы слушать историю жизни, болезни или, напротив, несокрушимого здоровья.

Арехин огляделся. И справа, и слева, и напротив скамьи были свободны.

Дежа вю. Вот так однажды в Карлсбаде подсел к нему Аверченко, и курортная жизнь кончилась, а началась совсем другая. Не хотелось бы повторения.

Курортник верно оценил ситуацию, но сразу не отступил:

— Нет, если я вас стесняю, только скажите, и я уйду. Причина моей бесцеремонности в том, что мне врач предписывает разговаривать с незнакомцами. Что-то в роде духовной терапии. Или душевной. Вот я и стараюсь.

— У вас мало знакомств?

Приняв вопрос Арехина за разрешение, курортник присел на скамейку, но не слишком близко.

— Знакомств у меня достаточно, но нужно постоянно расширять круг общения. Изменяя окружение, изменяешь и себя.

— А вам нужно измениться?

— Что есть, то есть. Нужно. Позвольте представиться, Михаил Афанасьевич, журналист, — он даже приосанился при этом.