Хроники частного сыска

«Что же это? Зачем она ко мне привязалась? – думал молодой человек, разглядывая потолок. – Что за напасть? И как бы это ни было удивительно, но я до сих пор не замечал, не обращал на это внимания, не придавал этому значения… не замечал, что не вижу её лица, не различаю её фигуры. А волосы? Длина, цвет. Я даже не могу – только сейчас понял! – не могу сказать наверняка, в чём она: в платье, неглиже или вообще без всего? Однако… Вот так-так… Всё на уровне чувств. Визуализации никакой! Мнительность, одна лишь мнительность. Не замечал за собой раньше, не замечал… Надо, срочно надо живую женщину. И вина, хорошего вина. Красного!!! Обязательно красного. И винограда. Красного. Или фиолетового. Да. И… и шоколада или шоколадных конфет. И цветов, побольше цветом в комнату. Чтобы пахли!!! И чтобы смотреть на них… Приглушённый свет, опущенные шторы, девушка под боком – роскошь!»

Всё это было каким-то приставучим наваждением. От него надо было срочно избавляться, и…

«Без всяких „и“. Мне необходимо вернуть знание настоящей женщины!» – решил Пётр.

Пётр позвонил Маше Серебряковой – очень, очень, во всём без исключения, симпатичной девушке, с которой у него были очень, очень близкие отношения, которые, однако, ни он, ни она не торопились переводить на очень, очень серьёзный лад, съезжаясь или – уж тем более невероятно – узаконивая связь через штамп в паспорте. Они были не уверены… ни в чём. Они боялись упустить что-то значительное, лучшее, а может, единственно верное. Ведь мир многогранен, непредсказуем и многолик! Надо всего лишь жить… потому что время очень быстротечное.

Пётр был с Машей всё воскресенье.

И, в конце концов уснув, уткнувшись носом в её сочную грудь, успокоившись, как ребёночек, доверчиво и благодарно, он провёл в безмятежной пустоте долгих пять часов, промелькнувших для него как одно мгновение, а потом… потом пришла она – Мариолета.

Пётр вздрогнул. И спящая Маша инстинктивно погладила его по спине и обняла, прижимая к себе.

Пётр улыбнулся и прошептал что-то нежное.

– Угу… – отозвалась Маша.

Петра ласкали.

Петра ласкали, и были те ласки не Маши, а Мариолеты!

Он увидел её белым матовым пятном на бескрайнем чёрном фоне-занавесе. От неё простиралась теплота нежности. Вокруг стелился всё тот же безликий пейзаж, и без звуков струилась река, изгибаясь едва различимой дугой. Ему было стыдно за своё предыдущее малодушие, за своё бегство с трусливым диким воплем. Но в ней ничто не выражало осуждения или недовольства.

«Она всё понимает, – понял Пётр. – Она меня по-настоящему любит. Она – моя! А я – её! Мы – единое, неразрывное целое. Мы – целый мир! Нам ничто больше не нужно. Я пойду к ней. Я пройду, переплыву эту проклятую реку!»

Мариолета шла.

Она шла и не помышляла останавливаться.

У Петра перехватило дыхание. Пётр постиг её намерение и – обомлел.

Мариолета вошла в воду. Нет! – она не вошла. Она лишь коснулась ногой воды и… и уже как-то и почему-то оказалась на его берегу, отнимая левую ногу от поверхности пугающей его Леты. Всего один момент, и она перед ним. Он не видит её, он её чувствует. Он не постигает движения, но они уже спаяны в объятиях. Они, переполненные нежностью, уже возятся в экстазе на глиноподобной земле.

Только ласки, только кожа к коже, тесно-тесно… и умиротворение, небывалая услада, нескончаемая нежность и невинность, искренность и чистота. Возвышенность и наивность во всём! Две души, два сознания, две жизни едины.

Пётр ошалел от полноты неизведанных чувств. От бесконечного доверия, понимания и осознания, что теперь он – не одинокая половина, ищущая что-то неопределённое, а законченная форма. Его поиски завершены.

Сердце всклокотало, возликовав, в голове окончательно помутилось от радости. А его душа им вторила. И, возликовав, воспарила, преобразуя окружающую темноту в небесную лазурь с позолоченными комками меленьких облаков.

– Мне пора, – пропела ему в ухо та, которую он назвал Мариолета.

– Как? Куда? – не понял Пётр.

– Я превозмогла непреодолимую преграду, придя к тебе. Для меня это было непросто. Я больше не могу здесь оставаться. Теперь ты должен, должен ты прийти ко мне. Приходи… приходи скорее. Я буду ждать.

Мариолета, как бы Пётр не удерживал её, выскользнула. А Пётр был высоко в лазурном небе. Он увидел её далеко внизу, по ту сторону реки на глиноподобной земле и… полетел вниз… почему-то полетел в самую пучину холодной Леты.

– Аааааааа! – закричал Пётр, отчаянно барахтаясь, сопротивляясь падению.

Ему представилось, как он разрывает тугую воду и оказывается на несколько метров ближе ко дну, которого, как он подозревал, не существует. Воды смыкаются над ним. Он оглушён от столкновения с ними. В полубессознательном состоянии, напоследок, он хочет что-то увидеть сквозь непроницаемую темноту, и не видит… не видит её, милой, ненаглядной Мариолеты, чистого, поднебесного – или загробного? – создания.

Речная глубина пронзает его всем своим невероятным холодом.

Пётр задохся.

Пётр распахнул рот. В Петра устремилась вода.