Хроники далекой Галактики

Но мгновением спустя резкая боль обожгла правое плечо: Весельчак на лестнице с яростным ругательством выхватил из-под куртки легкий бластер здоровой рукой, и выстрелил удивительно точно.

Тервес мысленно выругал себя за неосторожность и привычку драться в броне – сейчас-то она тело не защищала; второго выстрела сутенер, правда, сделать не успел. Оружие таксиста перелетело в другую руку, ствол полыхнул пламенем: луч пробил Весельчаку лоб, опалил стену за его спиной. Тело хозяина Ирис рухнуло вниз по ступеням.

Солдат дважды выстрелил в замок двери под лестницей, обратив его в расплавленную массу; да, сама дверь хлипкая, но хоть немного времени сбережет… и вовремя! Вышибала с бластером как раз в этот момент подобрал свое оружие, нырнул в сторону с профессиональной сноровкой, стреляя на ходу.

Тервесу самому пришлось отскочить, прикрывая Ирис от шального попадания и стараясь не подставляться; впрочем, с левой руки он стрелял не хуже, чем с правой. Выстрел разорвал охраннику горло, и тот брякнулся на пол рядом со все еще стонущим Горто.

Таксист был уверен, что на звуки выстрелов скоро явится полиция – учитывая то, какие машины мелькали неподалеку перед тем, как он вошел. А значит, всего пара минут, и…

Нет, он переоценил крепость двери. Тервес едва успел, почуяв неладное, отскочить к стене, оттолкнуть диван, создавая импровизированное укрытие – и дверь вылетела, а четверка вооруженных людей ворвалась в холл.

Первого Тервес снял чисто, точным попаданием в голову. Трое остальных немедля открыли огонь, и таксисту оставалось лишь отстреливаться, запихнув девочку за себя, надеяться, что диван продержится дольше двери, и стараться выжить.

Так его и застала полиция, ворвавшаяся в бордель: пригнувшимся в углу, с дымящимся бластером в руках, прикрывающим Ирис собой. Только увидев в дверях глухие шлемы стражей порядка, а на втором плане – крепких телохранителей и человека, чье лицо мелькало на каждом углу, Тервес позволил себе потерять сознание. За мгновение до того, как парализующие выстрелы накрыли всех, кто попался полицейским на глаза.

Спустя полторы недели Тервес медленно, бесшумно ступал по тем закоулкам Нижнего Города, куда практически никто не заходил. Просто тут не было ничего ценного, а для жилья этот район был почти непригоден.

Но теперь этому месту таксист уже не принадлежал. Сегодня же он должен был переехать в новую квартиру – спасибо журналистам и ухватившемуся за такой внезапно возникший героический образ политику.

Записи с камер в борделе попали во все новости. Тервес сам удивился тому, как впечатляюще выглядело его поведение – ну а кадр, где он вставал между хрупкой девочкой и здоровенными врагами вообще мог украсить любой холобоевик.

Сутенеров не любил никто. Часть журналистов давно хотела залезть в Нижний Город в поисках сенсаций; войну, обошедшую Тарис стороной, тут все же помнили, и не раз рассуждали о том, как трудно бывшим солдатам найти свое место в жизни… Что ж, в глазах общества воин, не вынесший пороков оного общества, вполне мог быть героем.

Позади было все – торжественное обещание Фелентина – уже советника – позаботиться о «солдате, что устал видеть бессилие закона и вершил правосудие у меня на глазах», благодарность нашедшихся-таки родителей Ирис, одобрение в глазах стражей порядка, когда они заявляли «ну, судя по записям, самооборона превышена, но не слишком…» Позади были интервью и дурацкие вопросы, вроде «У вас в квартире обнаружены тренажеры, вы так вспоминали армейское обучение?» («Да, последние пару лет коротал время»), «Вы отлично обращаетесь с оружием, вероятно, отмечены наградами?» («Вот не досталось, в Республике меня и не помнит уже никто, наверное…»)

Тервес усмехнулся. Интересно, кто-то вообще способен понять, что тренажеры были нужны не для восстановления формы, а для ее <i>поддержания</i>? Вроде бы нет – это и хорошо. Как и тот факт, что, не обнаружив на его теле обилия шрамов, медики сочли, что он просто был везуч, или что в военных госпиталях его отлично лечили. Вариант с тем, что броня не пропустила чужие выстрелы к телу, им в голову не пришел.

Тяжелая плита, преградившая ему путь, казалась неподъемной – но это если не знать секрета простенького, но крепкого механизма, что способен ее двигать. Тервес знал – он сам его установил, лишь только прибыв на Тарис. Впрочем, тогда его еще не звали Тервесом; имя никогда не существовавшего республиканского солдата он принял лишь через пару недель.

Скользнув в небольшое помещение, открывшееся за плитой, он нащупал тумблер. Зажегся свет, выхвативший из темноты заключенную в прочный кожух аппаратуру – подсоединенную к тарисианской сети связи, способную передать сигнал через сотни миров – и остаться незамеченной.

Пара минут на включение и настройку. Кодовый сигнал, пульсирующий в пространстве, ожидание и лишь шелест помех в наушниках.

Наконец прозвучало приветствие, сказанное чеканным низким голосом – и Тервес отозвался на языке, на котором не говорил больше никто на планете.