Хроники Дао

Сайхун вновь подскочил к противнику с новой серией неотразимых ударов. Он заставил итальянца развести руки в стороны, открыв сердце, а потом зашел слева. Для Сайхуна ребра были всего лишь хрупкой клеткой – и он изо всех сил ударил по ним, метя в сердце. Лицо соперника побагровело еще больше; налившиеся кровью глаза выкатились из орбит. Тогда Сайхун провел ощутимый левый удар, целясь немного выше соска. В этот момент итальянец как раз пытался вдохнуть. Мощный удар Сайхуна прервал и эту попытку. ¦ Далее последовал мягкий, скользящий удар правой в голову – и вот уже соперник едва держится на ногах, развернувшись для финального нокаута. Сайхун смотрел, как его жертва тяжело валится на помост ринга.

– Не знаю, что это ты там вытворял, – прокомментировал Гас, – но, судя по всем)', это подействовало.

В ответ Сайхун лишь вымученно кивнул, перебираясь через канаты. Тренеры сняли с него перчатки, разрезали ленты на запястьях.

– Отлично сработано, парень! – слышал он откуда-то сбоку, направляясь в душевую.

– Из-за тебя, засранец, я потерял свои деньги, – послышалось снова. Но ему было все равно. В другой раз он бы мог достойно наказать наглеца

за подобные замечания; теперь же он слишком устал.

Он стоял под обжигающими струями душа, надеясь, что хотя бы смоет с себя запах другого человека. Разворачивая лицо к воде, он с наслаждением слушал, как струйки бегут по его покрасневшим глазам, стекают по шее. Потом он взял кусок мыла и хорошо потер те места, где, как он понимал, завтра появятся кровоподтеки.

В душевой Сайхун почувствовал глубокое удовлетворение: как-никак это была его первая победа. В боксе были свои преимущества и недостатки. В нем не хватало разнообразия, свойственного китайским боевым искусствам, он не был настолько объединен с культурой. Зато неоспоримым преимуществом была тренировка чисто ударной силы – ведь бокс, в конце концов, строился именно на умении бить сильно и быстро. В этом смысле говорить о преимуществе какой-нибудь системы было неразумно. Самым главным здесь было то, насколько преданным, дисциплинированным и талантливым является боец.

Сайхун не уставал изумляться различиям между западным боксерским поединком и единоборствами. Здесь сражения происходили открыто, на публике. Дуэли же знатоков боевых искусств всегда проводились тайно. Среди нью-йоркской публики встречались подростки и немного напуганные мощью спортсменов взрослые; в Китае же зрителями могли быть лишь сами бойцы. Там, на родине, поединки происходили на простых помостах, без всяких канатов. Наставники сидели внизу, а мастера-руководители школ располагались в особой первой ложе. Выше всех восседали великие мастера. В судьи выбирали лучших представителей мира боевых искусств. То были зрелые воины лет под пятьдесят, которые завоевали это право своим умением сражаться, а не получили его по демократическим законам. Именно они наблюдали за ходом поединка и принимали решение, кто победитель.

Рефери в боксе всегда присутствовал на ринге; он имел право в любой момент вмешаться в ход поединка. Как правило, благодаря своей опытности, он мог заранее предусмотреть возможную ошибку боксера. Сайхун не раз видел, как рефери зрелого возраста останавливает боксера буквально на лету. В какую-то долю секунды железная хватка пальцев рефери оставляла шрам на теле провинившегося там, где это не удавалось сделать противнику.

Победа присуждалась в случае, если один из боксеров, будь то мужчина или женщина, явно уступал сопернику или падал на помост (в мире боевых искусств мужчины и женщины сражались друг с другом полностью на равных). Там, в Китае, не было никаких раундов – лишь непрерывный бой до конца. В отличие от поединков в США, там не было ни приветственных воплей зрителей, ни кровожадного кружения по рингу. Почтенные мастера наблюдали происходящее в абсолютном спокойствии и тишине. Точно так же молча воспринимался и исход поединка. Победитель никогда не срывал аплодисментов, как впрочем не слышал ни похвалы, ни оскорблений.

Но и в Китае, и в Америке бокс оставался фундаментальной, первобытной реальностью – ритуалом примитивного сознания перед алтарем из костей и связок. 

Чем более воинственным становился Сайхун, тем более беспокойной была его повседневная жизнь. К лету 1964 года он уже не мог терпеть проживания в крохотной каморке, скудный рацион в основном из риса и небольшого количества овощей. Ему надоело с отвращением отказываться от объедков с тарелки дяди Лемми. Сайхун отправился в бюро по трудоустройству и получил работу повара в ресторане в Квинсе; в то же время он вместе со своим двоюродным братом переехал в район улиц Элдридж и Брум в Боуэри.