Хроники Эвелин. Молчание Церрека

– Дальше? Дальше моё нелепое детство на этом и закончилось. После её смерти, в 12 я оказался на улице. Продавать меня не захотели, квартиру отдали собственнику, а тот… даже и не знаю – подох, где-нибудь, под забором. На него наплевать было всегда, – помолчав, набравшись смелости, продолжил. – Только себя возненавидел за то, что так и не смог выдавить хоть каплю жалости, просидев возле неё. Хоть и понимал, что всё так получилось из-за меня – по-прежнему, для меня все остались чужими. Как старуха и учила.

…Марсоход с трудом карабкался вверх по очередному обледенелому тоннелю, вгрызаясь шипами в, отполированный водой, лёд.

– Ну а ты? – спросил он тихо. Эва кивнула, в ответ, уговаривая себя быть откровенной. – Какой он, твой отец?

– Отец? – для неё вопрос стал лёгкой неожиданностью, ведь ещё секунду назад он думал о другом. – Он был единственным, кто остался со мной, – неохотно начала, сверкнув темными огоньками глаз в разноцветном полумраке капсулы.

Но взглядом просил её продолжить, настроившись, мысленно, на рассказ.

– Он…, я не уверена, что смогу в точности его описать, был не идеал, но меня любил очень сильно, – отвернулась, чтобы взглянуть в своё мутное отражение в боковом окне. – Мать оставила, когда я маленькой была – любить она физически не могла. Он говорил, что я её точная копия.

– Он тоже был военным?

– Не знаю даже… Может быть, – процедила заинтриговано. – Он никогда о прошлом не говорил. Но все время твердил мне, что «будущее не предопределено, нуждается в хозяине». Каждый вечер он куда-то уходил, объясняя это тем, что идёт «играть небесам», но возвращался аж под утро, измождённым. А днём рассказывал мне новые истории про полёты, в поисках новых миров; описывал разные планеты, рассказывал о звезде – оранжевом гиганте, вокруг которого теплится похожий мир, и то, почему солнце остыло. Он учил ставить себя на первое место лишь потому, что так устроена природа человека. Понимаешь, ты очень старый, и не знаешь того, как трудно было растить собственного ребёнка… Не «искусственного», виртуального или купленного, а своего – «живорождённого».

– Чего? – посмотрел, с подозрением, искоса.

– В моём мире исчезло понятие «пол», как таковое. Это стало бзиком моды, заклеймить за ребёнком штамп «обоеполый», или к совершеннолетию поменять пол на противоположный. От техногенной революции люди сошли с ума. Они стали презирать даже тех, кто искренне желает выглядеть настоящим, от природы; отвергать любыми способами тех, кто принимал свой истинный образ, каким бы он ни был.

– Что-то я не въезжаю… – протянул так, будто услышал бред умалишённого.

– Люди поменялись, Рик. Они давно уже утратили способность жить наравне с природой, и продуцировать новые идеи… В моём мире каждый день меняют лица, и от них остаются лишь имена.

– Говоришь так, будто свалилась мне на голову с другой планеты…

– За четыре миллиарда лет Земля была разной… – вместо ответа, бросила заумную фразу. На что Рик просто оглянулся, нахмурившись сурово.

– Ладно. А, почему тогда… – едва ли, успел свой рот раскрыть, как она…

– Куда он делся? – сняла с языка. – Как-то раз, исчезнув на закате, оставив инструмент свой дома, он не вернулся больше никогда, – ответив, вновь натянув капюшон, спрятала лицо. Стало душно, слишком тепло и шея неимоверно жгла.

– Я видел, твой геном – он не человеческий, – сказав тихо, сразу же умолк.

Она прочитала его панические мысли, – увидела его глазами результаты тестов у аптекаря. А также, лежащую себя, без сознания.

Развернувшись на сиденье в его сторону, она решила обнажить своё бледное лицо, и, поджав ноги, уткнулась спиной в боковое окно. Ремни безопасности уже осточертели давить на грудь. Сперва, прикусив губу, хотелось старые мысли в боли физической утопить, но, не ощутив необходимой реакции, подумала о том, что, рассказав, «это» будет легче пережить.

– Я была перспективным солдатом, с огромным потенциалом и способностью мыслить нестандартно… Но, мой самый большой изъян – невыполнение приказов, отказ подчиняться. На месте, я сама себе была хозяином и решала так, как подсказывало сердце и разум. Чаще всего, в угоду им, холодный разум всё больше брал верх и приходилось доделывать работу до конца, причём, в самой извращённой форме. Разведчикам присуще такое поведение и «там» решили просто, что в организме недостаточное количество вируса, а мозг не настолько им поражён, чтобы выполнять приказы беспрекословно… Второй чип, более сильный, на несколько лет отключил настоящую личность, вообще. Я была истощена его влиянием, – организм, как у наркомана, требовал действий и новых заданий, нуждался в адреналине…

Она говорила вдумчиво, взглядом уставившись в одну точку, а в голове прокручивались отдельно выбранные эпизоды воспоминаний, едва ли соответствующие её словам. Каждый укол в вену – болезненный, каждая головная боль приводила в бешенство. Никакой личной жизни, одни лишь воспоминания прошлого, и то, когда мозг переходил на сторону обычной девчонки, погружаясь в воспоминания.