Было очень оживленно, раздавались крики, сирены, свистки и гудки. На Ченсери-лэйн было очень людно. На углу Ченсери-лэйн дюжий полицейский, дежуривший на посту, был окружен девушками, все они хотели потанцевать с ним. Лондонский полицейский не ударил лицом в грязь: не говоря ни слова, он принялся танцевать с ними на узком тротуаре до тех пор, пока они там стояли, при этом его лицо оставалось бесстрастным. Обычаи и условности растаяли, как будто и впрямь появился новый мир. Офицеры и рядовые, казалось, были в равных, товарищеских отношениях. Рядовые обучали офицеров, артиллеристы командовали взводами, состоящими из тех и других. Дух милитаризма превратился в комедию [13].
По словам Майкла Макдонаха, Лондон «потерял всякий контроль над собой» [14].
Я поспешил из Вестминстера, уверенный, что палаты Парламента и Букингемский дворец станут в этот день, как никогда, средоточием интересных событий. Трамвай был битком набит, все пассажиры явно были глубоко тронуты, болтали ли они и смеялись, или были погружены в себя и молчали. Детей отпустили из всех школ. Когда мы проезжали мимо начальной школы на Кеннингтон-роуд, мальчики и девочки выбежали оттуда, крича и прыгая как сумасшедшие. Было также много признаков того, что вся деятельность в городе приостановлена. Магазины были закрыты, даже их ставни были закрыты, как по воскресеньям. В самом деле, кто мог бы взяться за работу в такой день? Бойскауты на велосипедах промчались мимо нас, выкрикивая «все чисто», как они часто делали после воздушного налета [15].
Макдонах даже заметил рекламный щит вечерней газеты на станции метро «Вестминстер бридж», первый за много лет из-за нехватки бумаги. «Это был обнадеживающий признак возвращения Лондона к нормальной жизни. И о чем он возвещал! „Боевые действия прекратились на всех фронтах!" Ура!» [16]
В самом Вестминстере, в здании Парламента, после четырех лет молчания готовился ударить большой колокол Биг-Бена.
Я взглянул на часы. До полудня оставалось меньше пяти минут. Мужчины из Dent & Co., хранители часов на Кокспур-Стрит, только что закончили работу по приведению в действие устройства для боя часов, оставив пока более сложный механизм для отбивания четвертей. Затем, когда стрелки на циферблатах указывали на XII, Биг-Бен пробил, прогремев своим глубоким и торжественным голосом, таким старым и таким знакомым. Это был самый драматичный момент. Толпа, собравшаяся на Парламентской площади, стояла молча и неподвижно до последнего удара часов, после которого она разразилась ликующими криками [17].
Хотя день был серым и пасмурным, с угрозой дождя, никто не обращал внимания на погоду. Парламент-стрит и Уайтхолл были переполнены людьми, и на улицах было жарко от возбуждения. Лондон был охвачен порывом «оставить дела, выйти на улицы, кричать, петь, танцевать и плакать – прежде всего, выставить себя в высшей степени смешным» [18].