«Как хотите. Для того, чтобы не вмешиваться в вашу личную жизнь, я увезу Лидию и Мирона в больницу, где распорядок их дня будут определять врачи. Будьте так любезны, соберите их пожитки — я их сразу увезу, и вам не нужно будет испытывать никаких неудобств».
Ирена оцепенела, уставившись на доктора исподлобья, как обиженный ребенок. Госпожа Клара, ухмыляясь своей бессмысленной усмешкой, повернулась на месте и пошлепала в кухню, всем своим видом показывая, что ее происходящее не касается. Лидия и Мирон смотрели в прихожую из столовой. Уэйнесс подумала, что они выглядят беспомощными и беззащитными, как птенцы в оставленном гнезде.
Ирена медленно перевела оценивающий взгляд на лицо Уэйнесс и пробормотала: «Не знаю, что делать. Дети должны жить у меня».
«В таком случае, если вы позволите нам остаться с детьми наедине, я представлю им Марину».
«Нет. Я останусь. Я хочу слышать все, что вы им будете говорить».
«Тогда, пожалуйста, сядьте в углу и не вмешивайтесь в разговор».
8
Прошло три дня. Ближе к вечеру, выполняя указания доктора Оливано, Уэйнесс позвонила ему — он жил в окрестностях Монтальво, километрах в пятидесяти от Помбареалеса. На экране появилось лицо миловидной блондинки: «Суфи Джиру вас слушает».
«Вас беспокоит Уэйнесс Тамм; я хотела бы поговорить с доктором Оливано».
«Одну минуту».
Оливано подошел к телефону и приветствовал Уэйнесс без удивления: «Вы только что познакомились с моей женой. Она музыкантша, и психические расстройства ее совершенно не интересуют. Вернемся, однако, к психическим расстройствам — как идут дела у обитателей виллы «Лукаста»?»
Уэйнесс собралась с мыслями: «Это зависит от точки зрения. Ирена сказала бы вам, что дела идут плохо, хуже некуда. Госпожа Клара заявила бы, что все идет, как обычно — она делает все, что от нее требуется, и ненавидит это каждую минуту. Что касается меня, то я еще ничего не обнаружила — не знаю даже, где искать. Никаких откровений со стороны Ирены я не жду; она со мной почти не разговаривает и всем своим видом показывает, что терпеть меня не может».
«Этого следовало ожидать. А как себя ведут дети?»
«В этом отношении до сих пор все идет хорошо. По-видимому, я им понравилась, хотя Мирон держится особняком. Лидия, может быть, не так талантлива, но подвижна и не столь замкнута. Кроме того, у нее есть чувство юмора, хотя оно всегда проявляется неожиданно. Ее смешат вещи, которые кажутся мне самыми обычными — скомканный клочок бумаги, птица в небе или один из песочных замков Мирона. Она прыгает от радости, когда я щекочу ухо Мирона травинкой — по ее мнению, это самая лучшая шутка, и даже Мирон снисходит до того, чтобы улыбнуться».
Оливано слегка усмехнулся: «Вижу, что вы с ними не скучаете».
«Нет, что вы! Но не могу сказать, что мне нравится вилла «Лукаста». В глубине души я боюсь этого дома. Боюсь Ирены и госпожи Клары — вылитые ведьмы в темной пещере!»
«Вы очень красочно выражаетесь», — сухо заметил Оливано.
Из-за спины доктора послышался задумчивый голос Суфи: «Жизнь — не что иное, как череда красочных мгновений». Доктор обернулся: «Суфи? Ты не могла бы пояснить свое наблюдение?»
«Не обращай внимания. Я просто подумала, что красочные выражения правильно отражают сущность бытия, но это не новая мысль, и она не служит ключом к разгадке каких-нибудь тайн».
«А жаль! — отозвалась Уэйнесс. — Вилла «Лукаста» полна тайн, хотя все они могут быть составными частями одной головоломки».
«О каких тайнах вы говорите?»
«Например, о поведении Ирены Портильс. Утром она выходит из дома собранная, аккуратная и холодная, как ледышка. После работы она возвращается в ужасном настроении, с осунувшимся, покрытым розовыми пятнами лицом».
«Я заметил нечто в этом роде. В сложившихся обстоятельствах не хотел бы высказывать догадки. Возможно, имеет место незначительная проблема медицинского характера».
«А дети? Меня просто поражает, насколько они изменились за те несколько дней, что я с ними провела. Не могу сказать с уверенностью, но мне кажется, что теперь они гораздо лучше понимают, что вокруг них происходит, быстрее реагируют, внимательнее слушают. Лидия много говорит, когда на нее находит особое настроение, и я ее понимаю — в какой-то степени. По меньшей мере, она сама хорошо понимает, о чем говорит. Сегодня — и это был настоящий триумф — она ответила на несколько моих вопросов, вполне разумно. Мирон притворяется, что ничего не замечает, но он наблюдателен и все время думает. В целом он предпочитает безмятежную отстраненность и свободу воображаемых внутренних миров. Иногда, однако, он интересуется тем, чем я занимаюсь с его сестрой — надеюсь, что рано или поздно он к нам присоединится».
«А что обо всем этом думает Ирена?»
«Я говорила с ней сегодня и поделилась примерно теми же соображениями. Она только пожала плечами и ответила, что у детей часто меняется настроение, и что их не следует слишком возбуждать. Иногда у меня возникает такое ощущение, что она хочет, чтобы они оставались молчаливыми, лишенными всякой энергии и неспособными жаловаться».
«Весьма распространенное явление».