Хроники постчеловечества

Квач вытащил из рюкзака шляпу-котелок с пришитыми меховыми ушами и нахлобучил его себе на голову. За это сооружение, говорят, он и получил прозвище в свое время, но что такое квач — никто не знал. Что-то несуразное, может быть. Но зато прозвище получилось звонким и коротким.

— Лысина мерзнет, — сообщил виновато Квач, завязывая уши под подбородком, чтобы ветер не сорвал головной убор.

Малой снял треуголку. Ледяной ветер растрепал спутанные волосы. И впрямь холодно. Но едва он надел шляпу, как неожиданный шквал сорвал ее с головы и покатил к краю дороги. Малой поймал треуголку, выбил об коленку пыль и водрузил на место. Ветер явно крепчал, придется принимать меры.

Достав припасенную на такой случай проволоку, он привязал ей шляпу. Затем потряс головой, чтобы проверить надежность крепления, прикинул и сдвинул узел чуть выше, чтоб не натирал.

— А хороший ветер, а? — Квач смахнул выступившие слезы и улыбнулся.

— Сильный слишком, — не понял радости старшего Малой.

— Идем, идем, бродяга… Самое то, ветерок такой!

Над самой головой Квача раздался свист рассекаемого воздуха. Птица! Она явно промахнулась, сделав где-то ошибку в расчетах. Скорее всего, не учел погоду, и потому, только придорожный куст потерял половину кроны. На метр левее, и голова с котелком-ушанкой грелась бы на обочине. Рядом с тем же кустом, что сейчас остался без верхушки.

Залязгала по асфальту сталь: недовольный орел разворачивался, чтобы взлететь и повторить атаку. Если бы не ветер…

Квач сорвал с плеча обрез и не целясь, от бедра, выстрелил. Серебро разнесло вдребезги пластик хвоста, а одно из крыльев орла подломилось. Птица разинула клюв и пронзительно кричала, бегая по кругу. Квач достал нож и одним резким ударом отсек орлу голову. Хлынула кровь. Здоровенный стальной клюв несколько раз проскрежетал по асфальту и остался открытым.

— Вот и ужин прилетел!

— Квач, это оборотень. Не заразимся?

— Не, он не совсем оборотень. Видишь, кровь еще не превратилась, — Квач ловко отделил огромные крылья и взял тушку за лапы. — Малой, иди гильзы подбери.

В общем-то гильзы, пожалуй, вряд ли пригодятся, их нечем снарядить, но не стоило парню рядом торчать. Оборотень мог и взорваться, если сердце уже поменялось. Бывало такое, что кровь живая, а сердце уже нет, и тогда оно взорвется почти сразу, оставшись без охлаждения. Но тут вроде бы все так, как бывает у начавших превращаться: металл и пластик снаружи, а внутри все вполне еще живое, без признаков превращений. Квач вдруг подумал, что, возможно, орел потому и промахнулся, что пока не оборотень? Те-то меткие со своими стеклянными глазами…

Костер в Степи виден очень далеко, поэтому пришлось разводить его в ржавом остове какого-то агрегата. Согнув почти пополам подобранный по пути лист металла, Квач уложил в него тушку, ободрав предварительно пластиковую кожу и установил импровизированную жаровню на огонь.

Серое небо потихоньку темнело. Ветер не стихал, и иногда врывался в проемы, срывая дым над железом. Тогда пламя костра начинало сопеть и метаться, словно стараясь улететь через проем окна в мрачное небо.

Малой сидел на ржавой крыше, старательно вглядываясь в Степь. Минут через двадцать, Квач ткнул лист ногой, отодвигая немного его от углей и посыпал ароматное мясо солью. Запах от поджаривающейся орлиной тушки дразнил. Хотя мясо большой птицы точно не было деликатесом, но голодным и так хорошо.

Еще минут через десять, потыкав прутиком мясо, Квач отодвинул ножом металл от костра и стукнул в крышу:

— Готово, Малой! Принимайся за работу.

Спрыгнув со своего наблюдательного пункта, парнишка с энтузиазмом принялся отрезать куски от тушки. Квач же оторвал ногу птицы и как-то механически, словно и не голодал чертову уйму времени, принялся пережевывать ее остатками зубов. Не то, чтоб невкусно совсем, просто аппетит почему-то не просыпался. Может и потому, что возникший еще днем озноб никак не проходил. Квач старательно не замечал недомогания: простудиться не страшно. Даже лучше, чтоб это была простуда. Но такое чудо — вряд ли.

Он посмотрел на Малого и буркнул:

— Ты на меня не смотри. Жуй давай!

Ели они молча. Через десять минут от орла осталась только горстка костей. После обильной трапезы клонило в сон.

— Малой, ты последи за округой, только не спи. Я подремлю чутка, а потом тебя сменю.

— Хорошо. — парнишка кивнул, достал револьвер и взвел курок.