Хроники Потусторонья: Проект (СИ)

Иллюзия, вероятно, была отсылкой к тому самому сну. Но, зная склонность нашего Искажённого недруга к садистическим фантазиям, можно было предположить, что эту и без того не слишком приятную историю он вполне способен превратить в сущий кошмар, особенно для впечатлительного Деметра, который только выглядит таким невозмутимым и спокойным. Ведь в действительности даже Валя куда устойчивее к иллюзорным фокусам, чем этот парень; во всяком случае, Валин случай свидетельствовал именно об этом. Кроме того…

— Почему ты так смотришь?

В этом было что-то маниакальное: заброшенная квартира, запущенное царство хаоса и одиночества. Портрет завораживающе красивой женщины. И этот парень, стоящий напротив своего творения, вглядывающийся в черты своего Создания… со страхом? С недоверием?

Увы, но я не видел его лица. Более того, я не замечал никаких изменений в самом портрете. В сущности, удивляться здесь было нечему: иллюзия ведь рассчитана на Деметра, не на меня. И там, где я видел только портрет, он видел… нечто большее, быть может?

— Что ты хочешь от меня? Кто ты? Почему я впервые за всю свою жизнь не хочу стирать готовую картину…

Она молчала. Я всматривался в Её лицо, пытаясь разглядеть там то, что виделось ему, но все мои старания пропадали втуне. Хотя в какой-то момент мне показалось, что на Её губах промелькнула вдруг загадочная полуулыбка. Воображение? Или остаточное воздействие иллюзии на меня, как на невольного её участника?

Непросто быть зрителем.

Должно быть, именно об этом думают Младшие Духи, которые порой и думать-то не умеют. Эти незаметные Существа часто живут рядом с людьми, подпитываясь их эмоциями (хотя и не зависят от них). Я никогда раньше не думал о том, каково это — быть не больше, чем наблюдателем, не имея возможности повлиять на происходящее. С другой стороны, Младшие Духи, жившие при людях, могли поделиться с ними своими эмоциями, своей частичкой Радуги, — и в человеке вдруг просыпалось вдохновение, например. Или жажда странствий. Или просто желание поговорить с кем-нибудь.

Чем же я могу поделиться с Димкой, чтобы помочь ему осознать иллюзорность его положения? И могу ли?

А он между тем не терял времени зря. Взяв маленькую кисточку, он наносил небольшие, робкие мазки, где-то добавляя света, где-то подчёркивая объём, где-то оттеняя. Он добавлял золота в волосы, моря — в глаза, подрихтовывал чаячьи брови, подравнивал чёрные «стрелки», контрастом выделяя ресницы. Его руки, такие грубые и неуклюжие на вид, творили чудо: на моих глазах Совершенство становилось ещё совершеннее.

И мне казалось (или не казалось), что кончики Её губ приподымались в лёгкой улыбке, и отчего-то мнилось, что он улыбается Ей в ответ.

Он рисовал, а я ждал. Это ведь иллюзия, притом не простая: это иллюзия, наведённая Врагом. А значит, нужно быть готовым к любому повороту событий.

И тут Димка остановился. А я понял: вот оно.

В комнате был кто-то ещё. Или нет, не в комнате — пока что в коридоре. Собственно говоря, едва ли этот самый «кто-то» мог быть кем-то, кроме Искажённого, но я всё-таки надеялся, что за Димкой решит прийти кто-нибудь из бойцов (хотя бы тот же Валя).

Димка развернулся. Он как будто бы оставался спокоен: возможно, думал я, парень начал подозревать об истинной сути этого пространства? Или нет?

— Ника, это ты там? — спросил он. — Выходи, не прячься, я знаю, что это ты. Больше всё равно некому.

«Ника»?! Ах ты Радуга, это он о Кошке! Ни черта он не понял! Он думает, что он у себя в квартире, — ведь в последнее время с ним жила Кошка! Спецназовец-Старший Ник-А! Плохо дело…

— Ника?

Никто не откликнулся.

— Ну что ещё за дела, — недовольно пробурчал Деметр и направился прямиком к двери. Где-то впереди, кажется, и правда мелькнула бежевая фигурка сиамской Кошки в миролюдской зооморфе. Показалось?

Ворча себе под нос нечто неразборчивое, Димка прошёлся по коридору в поисках неведомого «соседа», но, как ни странно, никого не обнаружил.

— Ника! Ну что за глупости? А ещё Спецназ! Ну и ладно, не хочешь показываться, и не надо.

Он развернулся и решительно шагнул к белевшему в тупике коридора проёму двери. А ведь там портрет остался, подумал я. Возможно, «Кошка» была только отвлекающим манёвром. И тогда…

Но я не успел закончить мысль: Димка замер на пороге комнаты и теперь смотрел туда, где неразборчивой тенью в контражуре окна появлялась, выбираясь из портрета, как из погреба, фигурка Той, которую он создал. Напряжённые руки упирались в стол, помогая телу сойти с холста: казалось, Ей приходится прилагать немалые усилия для того, чтобы покинуть опостылевшую белизну своей тряпичной колыбели. Наконец Она присела на край подрамника: теперь в картине оставались лишь голени и ступни, как будто она сидела, опустив ноги в воду. Посидев так недолго, Она вытащила их и спустила на пол, немного нетвёрдо ступая по новому для неё миру.