Хроники ротмистра Кудашева

Опять, спасибо за заботу Васильеву. Без него – сунули бы в общую камеру, как комиссара Пурмалиса. А там свои законы. Неизвестно, чем такая отсидка обернуться может. В первый раз сидел как английский шпион, в камере авторитетом пользовался. В этот раз сидел бы как сотрудник ГПУ. Исход понятен без объяснений! В камерах, построенных ещё в царские времена и рассчитанных на восемь, двенадцать человек, содержатся тридцать, а то и сорок арестантов. Не только спят по очереди, сидят на полу по очереди. Сутками стоят, словно в переполненном трамвае, прижатые друг к другу, как кильки в банке, в тридцати пяти градусную жару!

Конечно, спасибо Васильеву. Понятно и тюремной мыши – просто так общую камеру в разряд «одиночки» не переводят. Должна быть очень веская причина.

Причина, конечно есть.

Кудашев догадывался: его ценность, как фигуры в Большой игре, осознана в Центре. Идёт сбор информации о нём. По всей видимости, в Разведывательном отделе Первого квартирмейстерства Главного Управления Генерального Штаба Российской Империи не все документы с приходом к власти большевиков уничтожены либо вывезены за границу. Что-то, относящееся к операции «Колчестер», осталось. Пусть, прошло двенадцать лет. Это не так много, особенно для стран Востока. Всё равно, информация истинная, ценная. Каждый раз начинать с пустого места – лишняя трата времени, ресурсов, кадров. Вывод? Вывод простой: потому Кудашеву на время и предоставлена персональная камера со всеми удобствами. Даже с прирученной мышкой. Грех жаловаться!

Правда, книг и газет не дают. Добрым словом, кроме как с мышкой, перекинуться не с кем. К  третьему дню слепил из хлебного мякиша миниатюрные шахматные фигурки, половину из них вымарал в саже. Хорошо, что в первый день от спичек и махорки не отказался! Думал сам с собою в шахматы поиграть. Пока играешь, думаешь. Шахматные фигурки сами собой в фигуры Большой игры превращаются. Мозг не должен бездействовать. Увы, спрятанные в тумбочку фигурки из мякиша в первую же ночь были съедены мышью. В какую узкую щель пробраться сумела, уму непостижимо!

Что ж, умному человеку вынужденное одиночество тоже может пойти на пользу. Воспоминания – бесценный Божий дар. С дистанции прошедшего времени возможно и увидеть, и понять большее, чем двенадцать лет назад!

*****

*****

Документ № 55.

«Хроники»

Кудашева Александра Георгиевича.

Индия. По дороге из Кветты в Симлу.

15 декабря 1912 года.

Остался позади Форт Сандеман, что в Белуджистане, на урду – город Жоб. Шесть часов нашему поезду понадобилось, чтобы пройти 131-у милю. Далеко не крейсерская скорость, надо сказать. Слишком много причинных и беспричинных остановок. Эти бесконечные затычки на запасные пути кому угодно могут испортить настроение от поездки.

Внутренне в который раз позавидовал выдержке Гюль Падишаха. Стоит у него поучиться. Он сам себя не уговаривает, не насилует. К препятствиям относится, как у нас сказал бы умный человек, философски. Алану Мак’Лессону эта университетская дребедень ни к чему. Он просто живёт. Не пытается исправлять то, что не может исправить. И не портит из-за этого жизнь ни себе, ни другим. Заметив кислую мину на моём лице, сказал:

– Похоже, сэр Джозеф Стивенсон, вы куда-то очень спешите? Что поделаешь, узкоколейка. Сами видите, рядом строится настоящая дорога. Через год прокатимся на курьерском поезде с ветерком! Хотите, поедем на автомобилях? Не спеша, ближе познакомитесь с Индией. Вы её и в первый раз видели только из вагона поезда!

Гюль-Падишах назвал меня моим новым именем, внесённом в мои новые документы. Напомнил. Да, слова Мак’Лессона с делом не расходились.

В Дера-Исмаил-Хане не задержались. Со станции проехали на пристань.

Наши индусы-кшатрии, увидев священную реку, приветствовали её, встав на колени, благодарственной молитвой.

Инд! Великий Инд. Его именем весь мир называет страну Бхарат Индией!

На вечерний паром не успели. Разбили бивуак на берегу. Полюбовались закатом, рекой, чьи воды живописно оживляли бесчисленные парусные лодки и гребные галеры. От простых рыбацких с заплатанными ветрилами, до прекрасных судов, с бортами и бушпритами, украшенными позолоченной резьбой. Алан, как и я, тоже не сводил с реки глаз. Отдыхал.

Мало-помалу, у пристани собралось достаточно много народу: чиновники туземной администрации, торговцы, странники, паломники. Несколько офицеров правительственной связи с  конями. Ближе к ночи к пристани подошла ещё одна компания с факелами в руках конной стражи под звуки флейт, труб и барабанов. На белом жеребце, которого вели под уздцы четверо конюхов – какой-то раджа, сверкающий бесчисленными драгоценными камнями, украшавшими его руки, шею, уши, тюрбан, кафтан, туфли-шлёпанцы и даже конную сбрую. Огни факелов, бесчисленных костров, запахи готовящейся еды, благовоний, коней, музыка, пение, молитвенные речитативы  не дали заснуть до рассвета.

Я спросил Мак’Лессона, сможем ли мы погрузиться на паром в такой толпе желающих переправиться на левый берег?

Мак’Лессон ответил коротко, но очень уверенно:

– Конечно! Certainly!