Хроники ржавчины и песка

– Металл чувствует металл. Или чувствовал по крайней мере… Корабль идет очень быстро, теперь он уже далеко. Присядь, Самир, ты, наверное, очень устал.

После нескольких часов в пятидесятидвухградусной жаре пустыни мальчику казалось, что в пневмошарнире почти прохладно.

– Значит, никаких следов Найлы и Валида ты не нашел? – снова спросил старик.

Самир огляделся, не зная, куда присесть. Ни один предмет не выглядел устойчивым, поэтому он просто прислонился к трубам, спускающимся с потолка.

– Я облетел все в десяти милях. Они как будто испарились.

– Может быть… – старик сделал длинную паузу, словно перебирая в уме все возможные идеи. Он переливал жидкости из одной посудины в другую – ждал, пока его осенит какая-нибудь мысль. – …Я не знаю точно, но корабль мог забрать их на борт, – Халед не показывал своей тревоги, хотя ребята были частью сообщества, а Найла так и вообще – его родственницей.

– Да о каком корабле ты говоришь? Я же сказал, там везде валяются только железяки, как всегда!

Старик открыл небольшую клетку из бамбука и вытащил из нее сильно зараженную канарейку. Крыло, половина головы и три четверти острого клюва уже превратились в латунь. Болезнь затронула и второе крыло: вместо перьев кожу покрывал сероватый пергамент. Другой рукой Халед взял со стоящего под наклоном верстака баночку и набрал в пипетку жидкость молочного цвета, отливающую перламутром.

– Одно крыло стало намного лучше, – сказал он, брызнув пару капель на металл. – Жаль, правда, что для полета нужны оба.

Халеду очень ловко удалось сменить тему разговора. Именно такая манера и его кажущееся безразличие всегда сильно раздражали мальчика.

В Абрадабаде все знали, что старик давно проводит эксперименты и ищет лекарство от Болезни – какое-нибудь средство, чтобы превратить металл обратно в плоть; но это мальчика не увлекало. Такие опыты казались Самиру лишь эксцентричными проявлениями старческого маразма, алхимическим бредом, приправленным эффектными фразами и сомнительной моралью. Как бы то ни было, именно Халед был мудрецом сообщества, именно он своими руками построил все гребни – и песчаные, и один-единственный облачный; этот экспериментальный хлипкий двухместный драндулет был самым уродливым и неуклюжим летательным аппаратом, когда-либо бороздившим небесные просторы Мира9.

– Возьмем с собой эту малышку, – сказал он, запуская птицу обратно в клетку. – Нужно только наполнить бак гребня. Поднимемся как можно выше, а потом пусть справляется сама. Так что, дорогой мой Самир… – старик улыбнулся во всклокоченную бороду. – Мы полетим по следу корабля, которого ты не видел.

Каркас аэрогребня представлял собой путаницу железяк, а гордиев узел тросов, прутьев и тряпок образовывал невероятного вида крылья. Мотор (один бог знает, как он был сконструирован) примостился за двумя продавленными креслами рядом с кучей пропеллеров, которые почему-то выглядели как лопасти винта моторной лодки. Задумка состояла в том, чтобы сделать гребень максимально похожим на жука; поднять его в воздух действительно удавалось, но полеты были очень опасными. Три больших кастрюли, закрепленные внизу, служили баками, а если понадобится, то и взрывателями. Они были заполнены почти в равном соотношении маслом и кровью поросенка, которого зареза́ли примерно за час до полета. Управлялась колымага с помощью простого руля, от каждой рукоятки которого отходило штук по десять тросов. Завершала конструкцию пара крошечных колесиков, надетых на концы двух тонких, широко расставленных ножек.

– Ты сядешь сзади, – сказал Халед, цепочкой прикрепляя клетку к сиденью пилота. – Это только второй официальный полет, так что многого не жди.

Самир даже дар речи потерял, но возмущаться не решился. Поджал ноги и забрался, куда сказано. Сзади кроме кресла ничего не было – Самир сидел на нем как в седле, а ноги болтались в воздухе.

Старик втиснулся в драндулет спиной к мальчику.

– Там есть стремена, – подсказал он, повернув голову. – Я бы на твоем месте ими воспользовался, хотя бы пока будем взлетать. А потом, если хочешь, можешь вынуть ноги…

Колымага завелась только раза с шестого. Раздался адский гул моторчика, гребень конвульсивно дернулся и задрожал. Рванувшись вперед, наклонился на одно крыло и чуть не ткнулся носом в песок; Халед с Самиром едва не вылетели из кресел. Мальчик завопил и подумал: слава богу, что он решил-таки вставить ноги в стремена. В последний момент гребень выровнялся и поехал прямо. Будто в дюну, возвышающуюся перед самым носом, с бешеной скоростью запустили мутовку.

Старик что-то кричал, но грохот двигателя заглушал слова.

Гребень стал задирать нос, поехал помедленнее, задрожал… Вроде дюна не очень высокая, не крутая, но выглядит как непреодолимое препятствие: будто вместо песка – липкая патока, ведущая свою войну против жалких колес гребня.

Халед нажал на газ. Снова проорал какие-то наставления, утопающие в грохоте.

«Как пчелам удается оторваться от меда?»