Читаем Хроники старого меломана полностью

Сотрудник предъявил сначала служебное удостоверение, затем прокурорскую бумагу. Я впустил четырёх посторонних, двое оказались дружинниками и заодно свидетелями, затем начался обыск. Всё, как обычно показывают по телевизору и в кино. Очень знакомо, только, здесь ты уже участник, подозреваемый, и оттого муторно и страшно.

Отчего надо врываться ночью? Зачем тревожить соседей, а родным и близким лихорадочно глотать успокоительное? А я отвечу: попал в стальные шестерёнки государственной машины, так и не ропщи. Ночью удобно: подозреваемый спит, сильнее пресс власти и эффект внезапности, легче потрошить человечка и т. д.

Менты уверенно полезли на антресоли и сразу извлекли пакетик с анашой. Подозвали понятых. Я промямлил: квартира-то мол коммунальная, вовсе не моё. Да, кого это интересует: поймали рыбу — на кукан её, чтоб не сорвалась. Всё разыграли, как по нотам. Закончили с бумагами и велели одеться.

Везли через весь город в 54-е отделение милиции Красносельского РУВД. Там всё и выяснилось. Грязнов решил все проблемы одним махом — пришёл в ментовку по месту прописки и написал явку с повинной. В качестве вещественных доказательств преподнёс блюстителям закона почти сто грамм фенамина. Ай, да молодец! Менты возликовали — такой подарок перед праздниками! Они немедленно возбудили уголовное дело. Остались пустяки: разговорить соучастников, подбить крепкую доказательную базу, передать дело в суд и поставить себе жирую «палку» в отчётности. А там и премия, глядишь.

В тот же день меня доставили в спецотдел где-то на Садовой. Алексей Михайлович Грязнов знал много, накануне дал полный расклад по всей нашей деятельности. Оказывается, он видел и описал Шустера, а меня представил главным негодяем, который два года терроризировал его и жену, требуя реализовать фенамин. Следователь выложил мне откровения Грязнова и поставил перед выбором: первый вариант — моё чистосердечное признание, подписка до суда, который, естественно, учтёт раскаяние «заблудшей овечки» и, возможно, назначит условный срок. Второй вариант описывать не стану, догадаетесь сами. Я сдался быстро, без боя. Поведал всё, что творил на зыбкой ниве наркоторговли, не забыв вывести на чистую воду врача-оборотня. Подписал протокол, меня отпустили, взяв подписку о невыезде. Явку на очередной допрос назначили после праздников.

Оглушённый случившимся, я возвращался домой. Такси переехало через новый, только что открытый, Кантемировский мост. Может, и, вправду, условный? Эх, дурак! Чего не жилось спокойно, занимался бы своими пластинками да приторговывал потихоньку шмотками…

Пока шло следствие, драма выглядела как-то абстрактно. Не то, чтобы всё хорошо, но, с другой стороны, я на свободе, мотаюсь на «Галёру», посещаю Пост Ковалёво, ем и пью в своё удовольствие, а нечастые вызовы к следователю — чуть-ли не приятельские посиделки. После смерти генсека Брежнева появилась надежда на благополучный исход. Знакомые хлопали меня по плечу: жди амнистии, твоё дело пустяковое. Время шло, и подавленность, усиленная неопределённостью ближайшего будущего, выматывала вконец. Постоянное похмелье усиливало нервозное состояние. Однажды меня посетила идея кинуться в бега. Но, взвесив все за и против, я отмёл авантюру: не по моему характеру прятаться и постоянно бояться быть пойманным. В конце концов смирился: будь, что будет! За содеянное надо держать ответ. Весной наше дело забрал Большой дом, вёл его уже старший следователь 3-го отдела, подполковник милиции Иванов. Опытного зека такой оборот бы насторожил, но я, естественно, не придал переменам значения.

В середине апреля начался суд. Слегка необычно смотреть на собственный процесс не со скамьи подсудимых, а со стороны. Как будто это не меня судят, а кого-то другого, и моя скромная особа здесь случайно, из любопытства. Дело оказалось не слишком большим, всего три тома. Семь обвиняемых: четверо в СИЗО, остальные пока на свободе. От адвоката я отказался, во-первых, жалко денег, а во-вторых, по-наивности казалось всё и так ясно, зачем мне защитник.

Я видел в перерывах, как вечно поддатый председатель суда, народный судья В. И. Бухалов (фамилия говорящая, правда?), возвращался из комнаты отдыха вновь помолодевшим, а потом начинал засыпать на заседаниях, — рутина! Но уголовное дело № 1-528 потихоньку двигалось к финалу.

Я курил на лестничной площадке суда, когда ко мне подрулил благообразный пожилой мужчина.

— Здравствуйте, Вадим Викторович. Позвольте представиться: Дубниченко Илья Львович, адвокат. Я защищаю вашего приятеля Шустера. И вот о чём мне бы хотелось с вами поговорить.

И он обстоятельно стал доказывать мне, как я был неправ, отказавшись от защиты. Что это только навредит в судебных слушаниях и прениях сторон. И что лишних расходов никаких не надо, поскольку он уже ведёт Шустера. И ему меня жалко, оттого он искренне хочет мне помочь. И, ведь, убедил, краснобай! Зря что-ли свой хлеб ест? Я согласился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное