Спустя несколько лет Дубниченко пообещал реальную помощь из Москвы и попросил у моей жены немалую сумму, которую та собирала на кооперативную квартиру со своей зарплаты. Деньги ушли в песок, а юрист лишь развёл руками. Я вспомнил тот разговор на заплёванной лестнице и пожалел, что повёлся на уговоры адвоката. Умудрённый опытом защитник, скорее всего, искренне хотел мне помочь, но тогда ни он, ни я не знали, что процессу был придан особый статус. Указание шло из Москвы в свете усиления борьбы с криминалом, затеянной генсеком Андроповым. Вот отчего уголовное дело было истребовано из района и передано на Литейный. Человек, который спустя много лет поведал мне эти подробности, добавил, что старший следователь получил очередную звёздочку, а сотрудники центрального аппарата, приложившие руку к блестяще проведённому расследованию, денежные премии.
Дело неизбежно двигалось к финалу. Наконец, все присутствующие в зале суда услышали точку зрения государственного обвинителя. Гневную речь клеймившего нашу преступную группировку я почти не воспринимал, ждал, сколько попросит прокурор. И он, сука, потребовал одиннадцать лет!
Клац! В голове щёлкнуло реле самосохранения: как же так? Все ждали 226-ю статью УК — сбыт сильнодействующих веществ, до 3-х лет лишения свободы. Но когда прокурорский чин подвёл нас под 224-ю, а здесь уже сроки от 6-ти до 15-ти, повеяло холодом. Следак, а потом и адвокат сладко пели, что с подписки можно получить «ниже низшего предела». И, вообще, кто сказал, что «фенамин — наркотик»? Следствие ссылалось на закрытые ведомственные документы, где все прописано в специальном перечне. Естественно, никто не собирался это подтверждать! Всё понимаю: виноват — надо ответить! Но почему такой запредельно большой срок? За те девяносто два с половиной грамма фенамина, что выдал Грязнов? Или за мифические кило триста шестьдесят три, что навешали на меня лишь со слов свидетелей (ни один из них срок не получил)? Ладно, проехали. Я вновь испытал боль от ощущения несправедливости и горько пожалел о чистосердечном признании, и что вовремя не «сделал ноги». А тогда была пустота и слабая надежда, если прокурор просит один срок, то, обычно, всегда дают меньше.
Я позвонил тётушке и попрощался с ней. До суда я умалчивал криминальную историю, до последнего момента рассчитывая на послабления. И тут я скороговоркой выпалил жуткую перспективу своей жизни на ближайшие годы. Затем извинялся и обещал обо всём написать. На том конце провода растерянная пожилая женщина ничего не понимала и без конца переспрашивала у меня, что случилось. А я уже не мог говорить, в горле стоял ком…
Копию обвинительного заключения мне вручили в конце апреля, а приговор зачитали 21 июня 1983 года. В семь часов вечера прозвучали отлитые из свинца страшные цифры — одиннадцать лет колонии усиленного режима с конфискацией имущества! Спасибо, самый гуманный Смольнинский народный суд города Ленинграда! Остальным участникам тоже отвесили немало. Грязнову, который всё это затеял, — девять, Шустеру — одиннадцать, Касман — шесть (к ней суд проявил снисхождение из-за маленького ребёнка), талантливому химику-практику тоже шесть, а жене Шустера — условный срок. В мгновенье ока я из подсудимого превратился в осуждённого и, уже в новом статусе, растерянно озирался, сжимая в руках баул с вещами…
ЧАСТЬ 2. ПЯТНА НА СОЛНЦЕ
КРЕСТЫ, ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ
Из пустоты материализовался, неприметный доселе, конвой и вежливо попросил проследовать по назначению. Меня и подельницу Касман посадили в милицейский газик и доставили в отделение. Три дня нас держали в районном ИВС, затем перевезли в учреждение ИЗ-45/1, более известное в народе, как «Кресты». Знаменитая на всю Россию тюрьма встречала своих новых обитателей безразличием и специфическим запахом, устоявшимся за более чем девяностолетнюю историю своего существования. Вновь прибывших зеков пропустили через бездушный конвейер шмона. Хорошо помню, как снял с запястья свои часы, которые снова надел лишь спустя много лет. Затем отстойник, где новички ожидали распределения по камерам. Жуткое место, я вам доложу! Никогда раньше не встречал такого количества клопов. Кровососы жили в так называемой «шубе», рельефной штукатурке, покрывавшей всю поверхность помещения. Клопы лезли отовсюду и даже пикировали с потолка. Правда, потом был душ, обработанное прожаркой постельное белье и, наконец, сложный маршрут по гулким лестницам и переходам «Крестов» к месту временного обитания.