Хроники старого меломана

Это совсем не начальственное «братец» и перспектива, как, когда-то в армии вновь стать «блатным», значительно подняли настроение, а с ней веру в человечество. Доказывать способность к художественному ремеслу пришлось недолго, и так всё понятно: стал бы я рисковать положением и «гнать фуфло» начальнику колонии в присутствии стольких свидетелей. Не Остап Бендер, всё-таки! В общем, определили в банно-прачечный комплекс и выделили крохотную комнату под мастерскую. Такой должности в штатном расписании учреждения, конечно-же, не было, потому официально я числился в бригаде, и получалось, что остальные за меня отрабатывали.

Началось с ремонта, я белил потолок, красил стены, сколачивал длинный стол, отмачивал в растворителе кисти, в общем, благоустраивал рабочее место. Приятное занятие, скажу я вам, после безделья в тюремных стенах. Краски, плакатные перья, бумагу закупала бухгалтерия, оставалось оправдать доверие и зачёркивать прошедшие дни. А их оставалось всего три тысячи восемьсот сорок пять.

Погружение в лагерную жизнь сильно напоминало подзабытые и уже далёкие армейские будни, регламентированные правилами внутреннего распорядка, а именно: хождение строем, ежедневные проверки, осмотр внешнего вида и прочие премудрости коллективного бытия. Вот только носок сапога зеки при прохождении на плацу не тянут и честь не отдают, нет у них пока этой чести. Формальности, к которым быстро привыкаешь, встраиваются в подкорку и жить не мешают. Просто надо три тысячи восемьсот сорок пять дней вставать в 6-00, делать обязательную зарядку, ходить на завтрак, обед, ужин, проверки, само собой, на работу и в 22–00 слышать по трансляции: «Граждане осуждённые, в учреждении объявляется отбой!».

Форносовские «посиделки» несли массу сюрпризов, а, особенно, в первое время. Начну с того, что все четыре подельника оказались вместе. Вообще-то, ведомственная инструкция предписывает разбрасывать осуждённых, проходящих по одному уголовному делу, в разные исправительные учреждения. Но вышло так. И людям, не испытывающим, мягко говоря, обоюдные симпатии, пришлось коротать срок вместе. Стерпелись и даже при необходимости общались.

Я ближе всех сошёлся с нашим талантливым фармацевтом — Алексеем Алексеевичем Химиченко. Если остальных торговцев «белой смертью» я хорошо знал, то с этим персонажем познакомился на месте. Слегка рассеянный человек от науки, прирождённый химик-практик, мне нравился. Постарше меня на десять лет, из другого социального слоя, из другой жизни, далёкой от моих приключений. За время наших долгих дискуссий я много узнал о химии, уж очень занимательно Алексей рассказывал о своём главном ремесле. С пафосом заверял, что ни в одном справочнике фенамин не упоминается, как наркотик, оттого легко согласился подработать и оказался в такой неприятной истории. Лёша со временем попал на должность парикмахера и пробыл там до отъезда на стройки народного хозяйства, что зовётся у зеков "химия". Забавно.

Остальные подельники также заняли хорошие должности: Шустер, по образованию дирижёр народных музыкальных коллективов, занял место в клубе, собрал хор, также организовал духовой оркестр. Грязнов, врач-терапевт, естественно, прописался в санчасти. Над нами подтрунивали мужики: мол, наркоторговцы по жизни блатные, всюду пристроятся…

Другой сюрприз — родительские дни! Казалось бы, совершенно не приемлемые за колючей проволокой встречи родных с заключёнными именно на территории колонии. В сопровождении контролёров и офицеров жидкая кучка испуганных гражданских ходила в отряды, столовую. Добропорядочные граждане осматривали помещения и общались с непутёвыми родственниками в зековских робах. Вскоре демократические десанты прекратились, видать, кто-то настучал. Доброго начальника заменили на исполнительного. И, как следствие, помимо строительства клуба и промышленной зоны, работящие люди стали делать разметку под «локалки» — мини-зоны, как дополнительные меры предосторожности перед двухэтажными зданиями отрядов.

Третье потрясение — торговля книгами. В учреждение приезжала книжная лавка. Доблестные книготорговцы в одночасье делали план по продажам. Издания были сплошь дорогие, в основном, — подарочные тяжёлые фолианты по живописи, архитектуре, графике и прикладному искусству. Красочные путеводители по музеям притягивали взгляд, просились в заскорузлые пальцы и манили той другой жизнью. Раскупалось всё, главный посыл к приобретению прятался в простой форме расчёта. Деньги просто списывались с лицевых счетов осуждённых, оттого были эфемерны и теряли всякую значимость. Малую часть книг удавалось передать родственникам на свободу, остальные становились закладом в азартных играх или затаскивались, а затем выбрасывались.